Константинополь. 1453 год. Опции

[alba]

Описание знаменитого морского боя, произошедшего между 15 и 20 апреля 1453 г., при осаде Константинополя султаном Мехметом II.
«21 (1) Но прежде всего он озаботился о флоте: построил новые триеры, старые обновил, имеющие течь — починил и восстановил, а кроме того соорудил большие и хорошо защищённые суда, быстроходные тридцати- и пятидесятивёсельные корабли и со всей возможной быстротой изготовил всё необходимое для них, ничего не жалея для этой цели. (2) К тому же он собрал моряков со всего подвластного ему побережья Азии и Европы, гребцов, тех, которые сидят на верхних и нижних скамьях и на палубе, а также кормчих, триерархов, навархов и стратигов с большим тщанием и усердием позаботился о подготовке экипажей судов. Ведь для осады и войны, как он считал, важнее флот на море, чем войско на суше, и поэтому он уделял ему главное внимание и проявлял большее старание и рвение к тому делу, которое полагал для себя главным.
22 (1) Таким образом обстояли дела и шли приготовления зимой, а с наступлением весны царь быстро снарядил корабли для отправки из Галлиполи (именно там они находились) и назначил командиром над ними Палдоглу, сатрапа Галлиполи. (2) Говорят, их было триста пятьдесят три, разумеется, не считая грузовых кораблей и тех, которые прибыли с торговыми или какими-то иными целями».
«39 (1) Между тем не прошло и трёх-четырёх дней, как в открытом море появились три больших грузовых корабля с провиантом и подмогой, которую римский архиерей отправил в Константинополь из Италии. Узнав о войне и готовящейся осаде, он заранее, пока ещё не был готов остальной флот, послал суда, а в Италии начал снаряжать в помощь ромеям и императору Константину ещё тридцать триер и грузовых судов, чтобы отправить их вслед, но те уже опоздали.
(2) Итак, заметив плывущие в открытом море грузовые суда, дозорные сообщают об этом царю, который тут же призывает к себе предводителя флота Палдоглу и приказывает ему как можно быстрее снарядить весь флот и экипажи кораблей, гребцов и других матросов, разумно выстроить воинов на палубах и вооружить катафрактов; он отправляет на корабли и множество всякого снаряжения: круглые и четырёхугольные щиты, шлемы и панцири, а также стрелы и дротики, длинные копья и мечи — всё необходимое для битвы. Кроме того, он сажает на корабли как можно большее число гоплитов, лучников и отборных воинов собственной гвардии, а также самых храбрых в сражении и прекрасно вооружённых солдат. Отправив на корабли лучших мужей и разнообразные орудия, он приказывает им или захватить грузовые корабли и привести к нему, или не возвращаться живыми.

Нападение флота царя на появившиеся в море

грузовые корабли, упорное и неудачное морское сражение

40 (1) Палдоглу со всем своим флотом тут же выходит в море и с силой, рвением и надеждой на успех устремляется к грузовым кораблям; он был уверен, что суда уже почти у него в руках. Оказавшись на расстоянии полёта стрелы, противники остановились, а затем стали яростно обстреливать друг друга из луков и камнями из орудий и метать огненосные стрелы, чтобы поджечь паруса и сами корабли. (2) Матросы на грузовых судах храбро сражались и оборонялись с высоты, а особенно с мачт и деревянных башен своих кораблей, безжалостно осыпали неприятеля сверху стрелами, копьями и камнями и по большей части попадали в цель; поднялся громкий крик, и было много убитых и раненных и с той и с другой стороны. (3) Затем, решив, что этого достаточно, Палдоглу громогласно приказал своим воинам следовать его примеру и стремительно, с военным кличем бросился в атаку на корабли; завязалась рукопашная, и воины, так же как и он, пустили в ход оружие ближнего боя. Это было страшное зрелище: одни старались поджечь корабли противников снизу, другие копьями и мечами пытались разломать борта кораблей, третьи снизу метали копья и дротики в сражающихся в первых рядах, четвёртые стреляли из луков и пращей, пятые перекидывали крюки и верёвки, пытаясь по ним подняться на палубы, а остальные сражались иными способами, с гневом и яростью губили врагов и сами гибли под их ударами.
(4) Итальянские катафракты отважно оборонялись с высоких палуб и с силой отражали натиск неприятеля. Они сбрасывали вниз большие, наполненные водой сосуды и привязанные верёвками тяжёлые камни и таким образом тушили огонь и уничтожали противников, ибо всей своей тяжестью и силой камни стремительно обрушивались на тех, кто попадался им на пути, одних — топили, а других убивали. (5) После этого одни стали обстреливать противников копьями, стрелами и дротиками, другие сбрасывали сверху камни, третьи обрубали мечами руки тех, кто пытался вскарабкаться на корабли, четвёртые обрушивали на головы нападающих удары палиц и дубин. Со всех сторон поднялся шум и крик возбуждённых людей, обстреливающих и обстреливаемых, убивающих и убиваемых, оттесняющих и теснимых, ругающихся, проклинающих, угрожающих, стонущих и творящих ужасные вещи. (6) Хотя экипажи грузовых кораблей храбро сражались, постепенно турецкий флот начал брать верх благодаря многочисленности войска, а также тому, что они сражались попеременно, заменяли раненных и вставали в строй вместо убитых. А экипажи грузовых кораблей, сражавшиеся в боевом порядке, наверное, потерпели бы поражение, если бы не сильный южный ветер, который внезапно налетев, с силой надул паруса и сдвинул суда с места; таким образом, триеры постепенно ослабили натиск и уже не могли преследовать суда противников, сражение прекратилось, грузовые корабли, вопреки всем ожиданиям, избежали опасности, спаслись и присоединились к остальным судам в устье залива. Корабли прибыли, несмотря на эту страшную опасность.
41 (1) Царь Мехмет, сидя верхом на коне, наблюдал за происходящим с берега, вселяя в воинов отвагу своим присутствием и в то же время издали следя за исходом сражения; он считал, что его флот в любом случае одержит верх над грузовыми кораблями, выиграет битву и приведёт к нему захваченные суда. Он был весьма доволен. Но когда он увидел, что подул порывистый ветер и что, вопреки всем ожиданиям, грузовые корабли спаслись, он разозлился и, пришпорив коня, в полном молчании удалился. (2) Как говорили, на итальянских кораблях погибло всего двадцать два человека, раненных же оказалось свыше половины всего экипажа; у турок было убито немногим более сотни человек, а свыше трёхсот — ранено. (3) Так случилось, что Палдоглу, предводитель турецкого флота, в бою был ранен камнем в глаз, и именно это происшествие отчасти позволило итальянским судам спастись, а Палдоглу — избежать казни по приказу царя, который был в ярости из-за бегства кораблей и с трудом перенёс это известие. Более того, он обвинил Палдоглу в трусости и робости, а его беззаботность и легкомыслие счёл за предательство. (4) Он воспринял это поражение в битве с итальянскими кораблями как дурной знак для предстоящего предприятия, тут же отстранил Палдоглу и передал управление флотом и наместничество в Галлиполи Хамза-бею, одному из своих соратников, которому больше всех доверял в таких обстоятельствах.
(5) Ромеям же это неожиданное событие принесло облегчение, немалое утешение и преисполнило их надеждой, не только из-за настоящих событий, но и из-за благоприятных известий, однако всё это лишь до тех пор, пока их не постигли великие страдания и несчастья; радоваться же им оставалось лишь до времени, пока они не попали в плен и на них не обрушились все беды: пленение и порабощение, убийства, грабежи, насилие над женщинами и детьми. Вот так обстояли дела».
Михаил Критовул. Историческое сочинение. Гл. 21-22, § 1-2; гл. 39-41.

«Глава 36. ...(7) И вот, царь послал некоторых из своих архонтов на острова и в другие христианские области закупать хлеб, всевозможные плоды и иные припасы, так как весной ожидали прихода тирана. На острове Хиос собралось четыре огромных корабля со всем необходимым: с хлебом, вином, маслом, другим видом плодов. Ожидали ещё один грузовой корабль из Пелопоннеса. А когда дождались, пять кораблей с рослыми и мужественными моряками, — а я бы ещё сказал: с многочисленными и хорошо вооружёнными — поплыли в Константинополь».
«Глава 38. …(6) По морю к Городу были стянуты и его [Мехмета] корабли: триеры, диеры и лёгкие суда — числом до трёхсот. Городская же гавань была заперта цепью, протянутой от городских ворот, называемых Красивыми, к берегу Галаты; ромейские корабли непрерывным рядом стояли внутри, охраняя гавань и цепь. (7) Из тех пяти кораблей, о которых мы говорили, один был царский и вёз хлеб из Пелопоннеса, другие же четыре были наняты царём в Генуе и до марта месяца по каким-то своим надобностям стояли ещё на Хиосе. Когда же наступил апрель, они захотели поднять якоря, но им помешал северный ветер. И испытали граждане Константинополя великую печаль, — равно как и сами моряки. Когда же северный ветер утих и задул южный, корабли вышли из гавани Хиоса. В первый день ветер дул слабо, но на второй усилился, и корабли понеслись по его воле. И пребывали жители Константинополя в ожидании великих благ, хотя и не получили никакой пользы. Итак, когда показались корабли, тотчас тиран словно дикий дракон устремился к своим триерам и остальным кораблям и приказал им сделать одно из двух: или захватить суда, или помешать им войти в гавань. Тогда турецкие корабли вышли из гавани за Золотые ворота и остановились в море, ожидая прибытия судов. А те двигались тем же путём с намерением миновать акрополь Святого Димитрия и войти в залив Золотого Рога, но тут их встретил турецкий флот. Море же в тот час было спокойно, и ветер стих. И можно было видеть удивительное зрелище: море было усеяно мачтами трёх сотен турецких и пяти больших судов и будто превратилось в сушу; тучи стрел даже мешали опустить вёсла на воду. Моряки же генуэзских кораблей, будто крылатые орлы, метали сверху из цангр стрелы как молнии, разбивали неприятельские корабельные снасти и учинили туркам великое побоище. Тиран же, охваченный гордыней, верхом въехал в море, будто бы желая пересечь пучину и на коне доплыть до своих кораблей, — настолько он был сердит на своих; за ним последовало и войско в боевых доспехах. В это время подул ветер, паруса надулись, и генуэзские корабли, врезавшись в строй турецких судов, поплыли, держа путь в гавань; турецкие же суда остались стоять на месте. Пусть даже перед генуэзскими кораблями в то время стоял бы и весь варварский флот, пять этих кораблей могли бы пустить ко дну все триста судов. Однако тиран, не зная морской науки, только кричал, а великий начальник флота не хотел его слушать, поскольку все приказания были неразумны. Тогда разгневанный тиран приказал флоту отойти к Двойным колоннам, а великого начальника флота велел привести к себе. И вот, тот был приведён и брошен на землю, и пока четверо прислужников его держали, вождь своими собственными руками бил его и нанёс ему сто ударов золотой палицей, головка которой, сделанная из чистого золота, весила пятьсот фунтов [здесь 1 фунт = 327 г]; эту палку он сам изготовил забавы ради. Человек же этот происходил из болгар; он был сыном одного из архонтов Болгарии по имени Палда. Задолго до этого он был обращён в рабство, отрёкся от религии отцов и стал наследственным рабом Мехмета. Именно он за четыре года до того ходил на Лесбос и захватил там огромное количество пленных. Однако к своим морякам он относился недружелюбно и отнимал у них их добычу. Увидев, как тиран оскорбляет и избивает этого человека, один из азапидов [янычар] поднял камень, ударил его по виску и выбил ему глаз. Корабли же тем временем подошли к гавани, и жители Города, опустив цепь, дали им дорогу».
Дука. История. Гл. 36. § 7; Гл. 38. § 6-7.

«Немногим позже после прибытия царя [Мехмета] подошёл флот: тридцать триер и около двухсот малых судов.
/.../
Между тем в то время, когда это происходило, царю сообщили, что со стороны Эгейского моря к Византию плывут два грузовых судна, везущие хлеб: одно побольше, принадлежало генуэзцам, второе — эллинскому императору. Когда царь узнал об этом, он быстро снарядил триеры и корабли и послал их навстречу этим двум судам, которые, подгоняемые попутным ветром, уже приближались к Городу. Корабли и триеры отплыли по направлению к судам и напали сначала на корабль императора. И он был бы через некоторое время взят, если бы корабль генуэзцев не вернулся и не пришёл бы ему на помощь, внезапно атаковав триеры. Царь, выкрикивавший с берега приказы своим воинам, даже въехал в море на коне. А кораблям тем временем удалось оставить позади турецкие суда и войти в залив. В этой битве адмирал царя Палдоглу был ранен в глаз своими же воинами, как он сам свидетельствовал пред лицом царя. Палдоглу утверждал также, что взял бы корабли, если бы не был ранен. Таким образом ему удалось избежать наказания. Царь схватил тех, кто находился под подозрением, и заключил их под стражу, чтобы казнить.
/.../
...Когда всё было готово к [последнему] штурму, царь созвал чужеземцев [янычар] и сказал:... Когда царь закончил речь, декархи и лохаги, которые ещё прежде, во время обхода стены, спрошенные царём, достаточно ли стена разрушена, чтобы ворваться в город, посоветовали ему продолжить разрушение, а теперь убеждали царя в том, что ворвутся в город не мешкая, попросили Мехмета оказать им услугу: помиловать воинов, взятых под стражу по подозрению в том, что ранили адмирала в глаз. Царь согласился и отпустил воинов, оказав тем самым услугу чужеземцам».
Лаоник Халкокондил. Историческое повествование.

«IV. …
2. Второго апреля эмир с многочисленным войском, конным и пешим, прибыл к Городу. Придя, он разбил лагерь напротив ворот Святого Романа, а войско, бесчисленное как песок морской, расположилось от одного морского побережья до другого. [Т.е. от Золотого рога до Мраморного моря.] ...Флот насчитывал тридцать триер, сорок лёгких судов, а также сто тридцать кораблей, монер [суда с одним рядом гребцов] и маленьких лодок. Таким образом, он намерен был осадить Город всеми способами и средствами, окружить его на протяжении восемнадцати миль со стороны моря и суши.
/.../
5. Пятнадцатого числа того же месяца с Евксинского Понта, из Никомидии и Азии в Город прибыла оставшаяся часть флота, состоявшая из трёхсот двадцати судов. Среди них было восемнадцать триер, сорок восемь диер [суда с двумя рядами гребцов], а остальной флот, насчитывавший до 320 судов, составляли большие корабли и суда, перевозившие многочисленную пехоту и лучников. Кроме того, прибыло двадцать пять грузовых кораблей, нагруженных деревом, известью, камнем и другими материалами, необходимыми для осады Города. ...
6. Шестнадцатого апреля эмир [Мехмет] пересчитал флот и сухопутное войско, конное и пешее, и получил четыреста двадцать судов: триер, диер, лёгких монер и кораблей [Если сложить числа, указанные в §§ 2 и 5, то должно получиться 545 кораблей.], а сухопутное войско, готовое к сражению, составляло восемь тысяч двести пятьдесят человек. [Очевидно, какая-то ошибка в тексте источника, так как указанная численность невероятно мала.] А противостояли этому множеству воины Города числом четыре тысячи девятьсот восемьдесят три, не считая чужеземцев, которых было менее двух тысяч.
V. Когда произошли эти события и Город был осаждён, три грузовых корабля лигурийцев [т.е. генуэзцев], подгоняемые попутным ветром, покинули Хиос и отправились к нам. По пути они встретили ещё один корабль — корабль царя, перевозивший зерно из Сицилии. Они подошли к Городу ночью, а с утра соглядатаи эмира заметили корабли. Обрадовавшись, враги направили против них значительную часть флота и, надеясь с лёгкостью окружить корабли, стали бить в тимпаны и трубить в рога. Подойдя ближе, триеры эмира начали сражение, стали стрелять и в первую очередь самонадеянно устремились на корабль царя. На первую атаку корабль ответил выстрелами, врагов встретили камнями, ядрами и стрелами. Подойдя к носу корабля, турки стали издали забрасывать его жидким огнём в специально приготовленных сосудах и камнями, чтобы погубить как можно больше воинов. Мы наблюдали за битвой со стен и молили Бога сжалиться над ними и над нами. Эмир сидел на коне и наблюдал за происходящим с берега. Турки выстрелили в третий раз и уже готовились с устрашающим видом и громкими криками ринуться в бой, а тем временем капитаны, кормчие и адмиралы убеждали моряков, что лучше погибнуть, чем остаться в живых, и особенно адмирал царского корабля по имени Флантанелас: он ходил от носа к корме, криками ободрял других моряков, но я не могу описать ни его возгласов, ни криков других воинов, возносившихся до небес. И схватка была жестокой, множество моряков погибли и были ранены, туркам удалось поджечь две триеры, и страх охватил всех наблюдавших за этой битвой. Когда эмир увидел, что столь великий и многочисленный флот взялся за ничего не стоящее дело, да ещё и терпит поражение, он разозлился, разгневался, пришёл в бешенство, заскрежетал зубами, стал извергать проклятия и бранить своих воинов, называя их малодушными, женоподобными и нерадивыми. Он затянул поводья и въехал в море на коне, — триеры находились близко от берега, на расстоянии пушечного выстрела, — большая часть его плаща вымокла в солёной морской воде. Воины, стоявшие на берегу, увидели обезумевшего эмира, пришли в негодование и стали бранить командиров кораблей; многие из тех, что были на лошадях, двинулись вслед за эмиром и приблизились к кораблям. Когда адмиралы увидели, что сделал эмир, они устыдились и волей-неволей с большим напором снова развернули свои корабли против триер и стали ревностно сражаться. Но стоит ли говорить? Они не только не причинили вреда кораблям, но и сами понесли такие потери, что даже не могли добраться до берега. Как я узнал, в тот день более двенадцати тысяч агарян было убито только на море. С наступлением ночи флоту пришлось немного отступить, и моряки, воспользовавшись представившейся возможностью, вошли в залив [Золотой рог]; при этом никто из них не пострадал, если не считать нескольких раненных, которые через несколько дней предстали перед Господом. Эмир пришёл в такое бешенство и так рассердился на друнгария флота, что хотел посадить его на кол и говорил, что им не удалось захватить те корабли из-за его трусости и малодушия, а из-за его небрежности и легкомыслия триеры проникли в залив той ночью. Некоторые из членов совета, а также из людей, находившихся при дворе эмира, стали просить даровать друнгарию жизнь, а в наказание только лишить его чина и раздать всё его имущество янычарам.
2. Эмир был весьма опечален и подавлен, он кусал себе локти и топал ногами, осматривая стены, которые не раз рушил, рвы, которые не раз засыпал, но вновь и вновь находил их восстановленными. А когда он вспоминал, что сто пятьдесят триер, диер и монер не смогли захватить четыре корабля противника, да ещё и потеряли столько людей, он стенал из глубины своего сердца и из уст его шёл пар».
Георгий Сфрандзи. Хроника. Гл. IV. § 2, 5-6. Гл. V. § 1-2.

Из всех указанных авторов только Георгий Сфрандзи является участником осады Константинополя. Он был близким другом и высокопоставленным приближённым последнего ромейского Императора Константина XI Палеолога, имея чин великого логофета. Однако Сфрандзи был гражданским чиновником и не участвовал в сражениях.
(Византийские историки о падении Константинополя в 1453 году. СПб.: «Алетейя», 2014. С. 39, 51-54; 84, 88-89; 114, 117, 119; 128, 129, 130, 133-135.)

[alba]

Константинополь сделан столицей 11 мая 330 г. при святых равноапостольных Императоре Константине I Великом и матери его Елене. Патриархом был святитель Митрофан I. 11 мая совершается «Воспоминание обновления Царяграда (330)». (Минея май. Ч. 1. М: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2002. С. 487.)
Пал 29 мая 1453 г. при святых Императоре (Василевсе) Константине XI Палеологе ( https://www.pravenc.ru/text/2057056.html ) и матери его Елене Драгаш (в монашестве преподобная Ипомона http://www.pravenc.ru/text/673771.html ). Перед падением последним православным патриархом стал свтятитель Митрофан II (1440-1443), потому что сменившего его униата Григория III значительная часть Константинопольской церкви не признала). 29 мая память «Константина, царя Греческаго († 1453)». (Минея май. Ч. 3. М: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2002. С. 535.)
Василевс, его окружение и жители Константинополя отказались сдавать город туркам и приняли бой с многократно превосходившим их по численности врагом.
«...и хотя он собственными глазами видел угрожавшую Городу явную опасность и мог спастись, как предлагали ему многие, он не захотел этого, но предпочёл умереть вместе с родиной и с подданными, вернее, умереть раньше их, чтобы не видеть, как Город падёт и как его жители будут или преданы жестокой смерти, или уведены в позорное рабство. (2) Говорят, когда он понял, что враги одолевают его и победно входят в Город через проломы в стене, он громогласно произнёс свою последнюю фразу: «Город захватывают, а я всё ещё жив?» — и с этими словами бросился в самую гущу врагов и был повержен».
Михаил Критовул. Историческое сочинение. Гл. 72, § 1-2.

Великий дука (начальник морских сил) Лука Нотара такими словами ободрял сыновей перед казнью, совершаемой по приказу султана Мехмета II: «...Где наш император? Разве он не был вчера убит? Где мой сват и твой отец, великий доместик [главный начальник императорских войск]? Где протостратор Палеолог [Феофил, двоюродный брат Императора] и двое его сыновей? Разве они не пали вчера в бою? О, если бы и мы умерли вместе с ними! Но и этот час хорош для того, чтобы перестать нам грешить. Кто знает оружие дьявола? Ведь оставшихся в живых нас могли бы поразить его ядовитые стрелы. А ныне открыт путь; во имя Распятого за нас, умершего и воскресшего, умрём и мы, дабы с Ним вкусить и блага Его». Сказал он это, ободрил юношей, и они приготовились к смерти».
Дука. История. Гл. 41, § 7.
(Византийские историки о падении Константинополя в 1453 году. СПб.: «Алетейя», 2014. С. 75, 107.)