1812 год, фрагменты из запсок В. И. Левенштерна Опции

[litregol]

XVIII

1812 год - Перед началом военных действий - Поступление Левенштерна на службу - Назначение состоять при главнокомандующем. - Секретная доставка помещиками нродовольствия французам - Назначение Левенштерна разследовать это дело. -Вступлеше Наполеона в пределы России. - Намерение Барклая задержать неприятеля у Вильны. - Оставление этого города. - Первый пленный граф Сегюр. -Посылка Левенштерна к императору Александру. - План отстуилеиия.

Война между Россией и Францией казалась неизбежной! Ее желал всякий благомыслящий русский человек: личное спокойствие, состояние, родственные связи с радостью приносились в жертву для спасения народной чести и свержения деспотическаго ига Наполеона.
Все спешили взяться за оружие! Я был не нз последних и без сожаления разстался с эпикурейскою жизнью, которую я вел в Петербурге, для того, чтобы посвятить себя службе отечеству и монарху.
Военный министр, Барклай-де-Толли, в чрезвычайно лестном письме предложил мне поступить на службу в тот самый момент, когда я собирался просить его о том же. Министр писал мне, что представляется случай воспользоваться познаниями, приобретенными мною во время кампании, которую я совершил с французской армией, что его величество приказал ему предложить мне поступить вновь на службу. Я принял это предложение не колеблясь, был принят майором же и отправился в главную квартиру армии, в Вильно.
Я выехал из Петербурга вместе с одним из моих друзей полковником бароном фон-дер Паленом; министр приказал выдат нам курьерские подорожные и разрешил остановиться на короткое время в Ревеле, чтобы повидаться с родными и привести в порядок дела.
Дороги были в ужасном состоянии; нам пришлось бороться со снегами, которые начинали таять, с замерзшими реками, одним словом, нам пришлось перенести всевозможные невзгоды и утомление, вследствие которых барон Пален, человек атлетическаго сложния, заболел в Вильно и пропустил самую интересную часть кампании 1812 года.
Две недели спустя после моего поступления в полк, появился указ, коим повелевалось принимать офицеров на службу теми ж чинами, какими они были уволены в отставку. Я был уволен с чияом подполковника; но, будучи принят на службу до этого указа, я потерял с самаго начала войны старшинство, коим воспользовались все лица, принятые на службу после меня.
Начало было довольно печальное. С тех пор меня преследовал всевозможные неудачи, и, как будет видно далее, я прибрел ценою двух ран то, что досталось без всякаго труда товарищам, бывшим в одном положении со мною.
Вскоре прибыл в Вильно государь в сопровождении многочисленной свиты, канцлера графа Румянцова, графа Аракчеева и графа Аркфельда. Великшй князь Константин (Павлович), приехавшй ранее, командовал гвардейской кавалерией.

Вследствие присутствия в Вильно императора, с его многочисленной свитою, а также нескольких армейских корпусов и свиты генерала Барклая-де-Толли в этом городе царствовало большое оживлеше.
Император назначил меня состоять при особе главнокомандующего; это удовлетворяло все мои желания. Решив добросовестно исполнять все обязанности, сопряженные с моей новой должностью, я избегал всего, что могло меня от этого отвлечь, и совершенно перестал бывать в свете.
Это самоотвержение снискало мне доверие главнокомандующаго, который с самаго начала войны давал мне несколько секретных поручений. В скором времени стало известно чрез агентов тайной полиции, что на нашей польской границе совершались большие злоупотребления, что некоторые лица, движимые жаждою наживы, доставляли французской армии большое количество продовольствия.
Император повелел главнокомандующему послать для разследования этого дела надежнаго офицера. Барклай назначил меня, и я отправился в путь два часа спустя по получении приказания, снабженный самыми обширными полномочиями. Всем гражданскям и военным властям было приказано оказывать мне содествие. Я должен был по разследовании отсылать виновных в главную квартиру, не обращая внимашя на их чины и занимаемое ими положение. В мое распоряжение были предоставлены фельдъегеря для препровождения главных виновных. Я испугался вначале обширных полномочий, коие мне были даны, тех слез, коиие будут пролиты по моей вине, и того несчастья, которое мне предстояло навлечь на некоторых лиц.
И действительно, как только стало известно свойство возложенного на меня поручения, как в губернии Гродненской и в Белостокской области - центра вышеупомянутых злоупотреблений, распространился ужас.
Я вошел прежде всего в сношение в Гродно с губернатором Ланским, а в Белостоке с Щербининым и отправился прямо в Крынки и Дрогочин на Буге, предполагая, что там именно был очаг всех этих мошеннических проделок, которые при данных обстоятельствах следовало причислить к категории государственных преступлений и измены. Я заметил вскоре, что в том лабиринте, в который я вступил, мне придется наткнуться на большие затрудненя для того, чтобы обнаружить истинных виновных и не смешать их с невинными.
Весьма мнгие, прельстившись надеждою на большую наживу, занялись в больших или меньших размерах вышеупомянутою торговлею; несколько крупных землевладельцев тайно уехали за границу; остальные старались провести меня. Таможенные чиновники, сильно скомпрометированные, но привыкшие в подобных случаях кончать дело с , комиссиями миролюбиво, сложились и предложили мне 5000 дукатов; евреи-факторы польских помещиков предложили мне 4000 дукатов, если я замну это дело. Я прогнал их и преследовал их очень энергично, так как все эти лица были мне хорошо известны.
В силу данных мне полномочий, я потребовал чтобы граф Пален прпслал мне два эскадрона Мариупольских гусар. Как только они прибыли, я в ту же ночь приказал арестовать всех таможенных чиновникови всех казаков, стоявших по берегу Буга, и занял всю линию гусарами; с этого момента мошенническая торговля прекратилась сама собою. На гранпце появились тысячи голов быков и тысячи мешков с пшеницею. Они не были пропущены. Тогда нашему правительству удалось скупить их по дешевой цене. За быка, стоившаго у насъ 10 - 12 дукатов, платили по ту сторону Буга 25 - 30 дукатов. Выгода была слишком значительна, чтобы не соблазнить людей алчных.

Предпочитая действовать медленно, чтобы вследствие излишней поспешности не обвинить невинных, я образовал коммиссии под моим председательством. Выбор членов этой коммиссии былъ весьма удачен. Большое содествие оказали мне в этом случай Белостокское городское управлеше и Дрогочинский городничий Тигорекий. Коммисия работала несколько недель день и ночь; наконец, задача, возложенная на меня, была окончена.
На моих глазах происходили раздирающиея семейные сцены: отцы семейств были разлучены со своими женами и деетьми; несчастные евреи, соблазнившиеся единственно жаждою наживы, были закованы в кандалы и не понимали, почему их обвиняют в измене; всего было арестовано 27 человек, из числа которых более виновных я отослал с фельдъегерями в главную квартиру, а остальных отправил туда же под конвоем.
Все время, пока я пробыл в этой местности, я жил во дворце князя Адама Чарторыйскаго. Этот дворец походил тогда на настоящую главную квартиру; в него стекалось иной раз от 200 до 300 человек, являвшихся по моему приказанию за 400 - 500 верст. Bсе эти люди хотели есть и пить и проливали слезы; мне было очень тяжело. Единственным моим утешешем был прекрасный сад замка, в котором я гулял, терзаемый горем и заботами; меня тяготило сознание, что мне приходилось быть исполнителем столь строгих, хотя и справедливые мер.
Исполнив возложенное на меня поручение и отправив главных виновных, я поспешил возвратиться в главную квартиру, куда и прибыл в тотъ момент, когда начались уже военные действия.
Наполеон перешел Нман близ Ковно; я не знал об этом и едва не был взят по пути в плен французскими разведчиками.
Петербургский кабинет успел обнародовать манифест и сделать все необходимые приготовления; тем не менее переправа Наполеона через Нман произвела такое впечатление, какое производит извйcтие, коего никто не ожидает. Но генерал Барклай-де-Толли, понимая, что нельзя было терять ни минуты, а как можно поспешнее сосредоточить силы, разослал немедленно своих адъютантов с приказаниями ко всем корпусным командирам, чтобы они начали свои движения в указанных заранее направлениях.
13-го июня император Александр объявил армии о начале военных действий, и с этой минуты она была одушевлена одним чувством, одним желанием — отомстить неприятелю за то, что он осквернил священную почву отечества.
Вее известия, которые мы получили из авангарда, коим командовалъ княз Шаховской, не оставляли ни малейшаго сомнения в том, что неприятель сосредоточил свои силы с намерением взять с бою позиции при Вильно.
Император оставил уже этот город и перенес свою главную квартиру въ Свенцяны. Главнокомандующий собирался также уехать из Вильно, но намеревался, повидимому, оказать неприятелю энергичное соаротивление и известил даже о том императора.
Войскам, бывшим в его распоряжении было приказано стать лагерем в окрестностях города и произвести рекогносцировки. Барклай былъ верен себе: его видели всегда спокойным, но он был малоообщителен. По ночам он созывал свой штаб и разсылал нас в разных направлениях; эти поездки были безконечны. Главнокомандующий посылал ежечасно донесения императору. На меня была возложена обязанность писать эти донесения. Поэтому я могу утверждать, как вещь мне вполне известную, что в то время не был еще решен вопросъ о томъ, следует ли оказать неприятелю сопротивление или же надобно отступить.
Не зная на что решиться, главнокомандующий призвал меня и приказал мне написать его величеству, что позиция не представляла действительно никаких благоприятных шансов, и что он покидает Вильно; император одобрил решение генерала.
Но мысль оставить столицу Литвы в руках неприятеля была удручающая. Барклай горевал об этой необходимости, но, при его твердом характере, у него хватило смелости доказать императору необходимость этой меры и поспешнаго ее выполнения.
Съестные припасы, мосты и все, что следовало разорить, было разорено.
16-го июня, в час пополудни, главная квартира оставила Вильно. В тот же самый момент король Неаполитанский атаковал нашу легкую кавалерию на равнине передъ городом. Во время блестящей атаки, произведенной нашими гвардейскими казаками, на 10 гусарский полк, близ загороднаго дома генерала Бсннигсена, был взят в плен эскадронный командиръ граф Сегюр. Это былъ первый из того безчисленнаго легиона пленных, которые были нами взяты впоследствии.
Мне было поручено отвезти императору весть об оставлении нами Вяльны. Его величество, выслушав ее спокойно, сказал: Это очень большая жертва, мы принесем еще болыие, но я твердо уверен в том, что мы достигнем впоследствии результатов, которые покроют нас славою.
Когда я передал императору, что гвардейские казаки взяли в плен графа Сегюра, его величество велел мне сказать генералу Барклаю, что он намеренъ дат каждому взятому в плен офицеру два дуката на первые надобности.
- При смятении неизбежном в первый момент эта помощь может ему быть полезной; впоследствии, - присовокупил император, - будут приняты меры для ихъ содержания,
Император относился заботливо ко всем человеческим нуждам, он никогда ничего не забывал и когда надобно было сделать добро, то он входил в малейшие потребности.
Главнокомандующий поручил мне передать упомянутые два дуката графу Сегюру, который с презрением отказался взять их и так как я не хотл брат их обратно, то он дал эти деньги донскому казаку, который был назначен состоять при нем. Этот же казак взял его в плен и отобрал у него часы и кошелек. Тогда казак вынул изъ кармана часы и кошелек и сказал;
- Я сохраню часы на память и буду гордиться ими на Дону; дукаты я возьму, так как это царские деньги, а кошелек возвращаю вам.
Сегюр был поражен: я посоветовал ему взять кошелек, и мы разстались. Главнокомандующий коему я разсказал о безкорстии казака, дал ему Геория, который был вполне им заслужен.
Грандиозный план отступления армии возник в тот самый момент, когда мы покинули Вильно. До тех пор никто не осмелнвался думать об этом, а тем менее предложить императору отступление как возможный план кампании, ибо того, кто осмелился бы предложить покинуть Вильно, сочли бы изменником; но когда в присутствии императора дерзнули принять подобное решние, то все стали считать его необходимым и следовательно вполне естественным.
Какую внутреннюю борьбу должен был пережить Барклай прежде, нежели решиться на шаг, который должен был встретить осуждение всей России произвести огромное впечатление в Европе. Один только император поддержал Барклая в этом решении, которое не только не уменьшило безграничное доверие к нему монарха, но еще более увеличило его.
Наполеон не заблуждался на счет тех трудностей, какие ему предстояло преодолеть, чтобы победить Россио. Он употребил для этого огромное количество войска; в начале кампаии он действовал с осторожностью и как бы ощупью. Но, увидав,что он не встречает препятствий в своем дальнейшем двпжении, Наполеон переступив намеченную себе цель и вместо того, чтобы расположить главные силы армии в Смоленске и опереть свои фланги на Ригу, Динабург и Киев, организовав в тылу Польшу, он увлекся и двинулся на Москву, которая сделалась могилою его армии и его славы.
Его нетерпение и самонадеянность внушили ему мысль окончить в одну кампанию задачу, которую он с трудом мог бы покончить в две кампании.
Мы проследим шаг за шагом развитие этой великой драмы, но я заранее прошу у читателей извинения, если я буду часто говорить о себе; обещав всегда говорить правду, я могу и смею говорить только о том, что я видел своими собственными глазами.