Оборона Ялты в 1774 г., 2 роты Брянского мушкетерского майора С. Салтанова Опции

[Роберто Паласиос]

19 июля 1774 года геройски погибли в бою с турецким морским десантом весь гарнизон Ялты; две роты Брянского мушкетёрского полка под командованием георгиевского кавалера премьер-майора Самойло Салтанова. Из 222 брянцев, артиллерийской команды и казаков уцелели и пробились к своим только 17. Пленных не было... Заодно турки и примкнувшие к ним татары всех местных христиан на ЮБК перерезали и сожгли. (Естественно потом турецкий десант более сильные русские части выгнали, тогда Кутузов первый раз турецкую пулю в голову получил).
Где можно поподробнее почитать про события именно в Ялте?

Интересует возможный путь отхода отряда из Ялты, при попытке прорыва из окружения на соединение с русскими частями (до которых было... ).

[ВИК]

... В сети не нашёл... Ладно, если что не так - модераторы удалят:
"Историческое наследие Крыма" / Журнал № 24_2009 /
Военная история Крыма
Война после войны. Забытый эпизод русско-турецкой кампании 1768 − 1774 годов
Мальгин А. В., кандидат филологических наук, генеральный директор Центрального музея Тавриды
Кротов А. И., историк, краевед

Война, благодаря которой Россия приобрела выход к Черному морю, в целом хорошо представлена в отечественной историографии. Однако, внимание историков было привлечено главным образом к событиям, происходившим на дунайском театре военных действий, и совершенно справедливо – ибо именно там решалась судьба всей кампании. Что же касается военных действий на другом локальном театре – в Крыму в 1771 −1774 годах, то о них известно значительно меньше. От последнего же сражения этой войны в июле 1774 года в работах по истории русско-турецких войн, по-существу, остался лишь один яркий, но все же частный эпизод – знаменитое ранение в голову тогда подполковника, а впоследствии фельдмаршала, князя М. И. Кутузова у деревни Шума во время отражения турецкого десанта [1]. Это объясняется тем, что события в Крыму развернулись, когда мирный договор между Россией и Турцией в Кучук-Кайнарджи был уже подписан, и поскольку они уже никак не влияли на исход войны, то и не привлекли серьёзного внимания современников и историков.

На это обстоятельство еще в 1908 году обратил внимание известный инженер-фортификатор, историк и археолог Крыма генерал-лейтенант А. Л. Бертье-Делагард. По его просьбе, поддержанной Председателем императорского русского Военно-исторического общества генералом Д. Скалоном, управляющий Московским отделением Общего архива Главного штаба полковник Н. Поликарпов подготовил достаточно объёмный комплекс документов (в том числе их копий), касавшихся заинтересовавших А. Л. Бертье-Делагарда событий*, причём последние были оценены как представляющие «громадный интерес для истории завоевания… полуострова» [2]. Учёный собирался воспользоваться им для увековечивания памяти павших, а также в своих дальнейших научных исследованиях, однако, ни того, ни другого ему выполнить не удалось**. Документы осели в архиве ученого, который после революции и Гражданской войны (А. Л. Бертье-Делагард умер в 1920 г.) попал на хранение в Центральный музей Тавриды. Здесь они также долгое время не привлекали ничьего внимания, пока тема борьбы России за Крым в XVIII веке вновь не приобрела актуальность. Инициатором новых разысканий стал алуштинский историк-краевед, ветеран Великой отечественной войны подполковник в отставке Аркадий Ильич Кротов, который самостоятельно начал исследования в Государственном военно-историческом архиве (Москва), Госархиве АРК, где ему удалось выявить целый ряд интереснейших материалов, касающихся крымской компании 1771 − 1774 годов. Поиски привели исследователя в Центральный музей Тавриды, где началась уже нашa совместная работа. Огромным подспорьем в ней стала публикация (хотя с научной точки зрения совершенно неудовлетворительная) в 1997 году реляций командующего 2-й армией князя В. М. Долгорукова-Крымского [3], других документов, а также выход «Записок», командующего Крымским корпусом в 1772-1778 годах генерал-поручика князя А. А. Прозоровского [4]. К сожалению, кончина А. И. Кротова в 2006 году не позволила тогда завершить эти начинания…


* Этот комплекс документов хранится в отдельной папке фонда А. Л. Бертье-Делагарда в ЦМТ (Симферополь), озаглавленной: «Справка о бое под Алуштою в 1774 году», КП-23050/Д-8765 и включает в себя следующие документы: 1. Справка № 508. О сражениях в 1774 году при Алуште и Ялте. 2. Справка из дел Московского отделения Общего архива Главного штаба № 724 от 24 июля 1908 г. 3. Выписка из рукописи «Описание походов россиян против турок в 1769 − 1774 гг.». 4.Приложение № 1. Выписка из Списка формулярного Брянского пехотного полка о службе, достоинстве и прочем. Учинен мая 29 дня 1774 года. 5. Приложение № 2. Выписка из Списка формулярного Брянского пехотного полка… Приложение № 3. Выписка из Списка формулярного Брянского пехотного полка о службе, достоинстве и прочем. Учинен 1 генваря 1775 года. 6. Приложение № 4. Рапорт главнокомандующего второй армией генерала-аншефа и кавалера кн. В. М. Долгорукова Государственной военной коллегии от 20 сентября 1774 г. (копия). Ведомость об убитых, раненых и безвестно пропавших военным чинам, а равно и партикулярным людям во второй армии в кампанию 774 году при зделанным турками на Крым десанте во время бунту татарского (копия). 7.Приложение № 5 Выписка из формулярных списков 3-го мушкетёрского баталиона московского легиона за 1774 год. 8.Приложение № 6. Письмо князя В. М. Долгорукова к генерал-аншефу Г. А. Потёмкину от 7 сентября 1774 г. (копия). 9. Приложение № 7. Выписки из годового отчёта Брянского пехотного полка за 1774 г. 10. Приложение № 8 Численный состав и организация Брянского пехотного полка в 1774 г. 11.Приложение № 9. Рапорт Брянского пехотного полка… о состоянии в оном людей и лошадей. Генваря 1 дня 1775 года. Приложение № 10. Состав 2-й армии генерал-аншефа князя В. М. Долгорукова за 1774 год.
** Вторично в 1912 г. с подобным предложением выступил на заседании Таврической учёной архивной комиссии еще один её член и тоже генерал – М. А. Сулькевич, впоследствии известный политический деятель периода Гражданской войны, – и также безрезультатно. В третий раз эта идея была озвучена уже в 2004 г. известным крымским специалистом по изучению и охране памятников В. Н. Гурковичем, − также безрезультатно (Размышления у Фонтана // Памятники Южного берега Крыма: вчера, сегодня, завтра. Материалы всеукраинской научно – практической конференции. 24 − 26 апреля 2002. Ялта, 2004 с.78 − 82).

В этом году исполняется 235 лет со дня драматических событий, ознаменовавших окончание русско-турецкой войны 1768-1774 годов. Думается, что это более чем уважительный повод для того, чтобы сделать их достоянием широкого круга читателей, а также вернуться к высказанной ровно сто лет назад идее А. Л. Бертье-Делагарда об увековечении памяти павших в её сражениях воинов.


***


”Генерал-аншеф,

Как известно, для обеспечения выхода России к Черному морю было необходимо не только нанести поражение основным силам Османской империи, оперировавшим в Подунавье, но и установить контроль за Крымским полуостровом – главной частью владений зависимого от Порты Крымского ханства – неизменного ее союзника в борьбе с Россией. Решение этой задачи возлагалось на 2-ю армию генерал-аншефа кн. В. М. Долгорукова. В июне 1771 года экспедиционный корпус этой армии под его командованием в составе 23.395 тыс.человек прорвал перекопские укрепления и вторгся в Крым. Отряд генерала Ф. Ф. Щербатова (3.395 тыс.) был отряжен по Арабатской стрелке для занятия крепостей Керчь и Ени-Кале, удерживаемых турецкими гарнизонами. Победоносное сражение за Перекопскую линию открыло Долгорукову путь вглубь полуострова. После короткого, но кровопролитного штурма русскими войсками была взята главная турецкая крепость в Крыму – Кефе (в тогдашнем русском написании Кефа), после чего турки оставили без боя Керчь и Ени-кале. Специально направленный отряд ген. Брауна занял Козлов (Евпаторию). Последовательно в течение двух недель в руках у русских оказались все стратегически важные пункты крымского полуострова, турецкие гарнизоны частью капитулировали, частью эвакуировались, ханская армия рассеяна. Победы Долгорукова наряду со сражениями у Рябой Могилы, под Ларгой и Кагулом, выигранными Румянцевым, стали самыми яркими событиями этой войны (сам Долгоруков удостоен Екатериной II титула «Крымский»).

Никаких намерений по поводу присоединения Крыма Екатерина II тогда не имела. В соответствии с доктриной шефа русского внешнеполитического ведомства Н.Панина Крым должен был быть освобожден от османской зависимости и как формально-независимое государство перейти под российский протекторат. Положительный опыт решения такого рода проблем русская дипломатия имела в лице Эдисанской, Буджакской, Эдичкульской и Джамбуйлукской татарских орд, отложившихся от турок и перешедших под российское покровительство. Решающую роль в убеждении крымцев последовать их примеру должно было сыграть присутствие на полуострове русских войск. Новый крымский хан – Сахиб-Гирей, избранный знатью в марте 1772 года (бывший комендант крепости Ор-Капу, сдавший её русским), был признан Екатериной «независимым владетелем, а область Татарская в равном достоинстве с протчими подобными свободными и под собственным правительством состоящими областями» [5]. 1 ноября 1772 года в Карасубазаре между Россией и Крымским ханством был подписан «Мирный и союзный трактат» (со стороны ханства его подписал Сахиб-Гирей, со стороны империи − губернатор Слободско-украинской губернии генерал-поручик Е. А. Щербинин), в соответствии с которым между Всероссийской империей и «Вольною татарскою областию» устанавливались «Союз, дружба и доверенность» [6]. Две ранее принадлежавшие Турции крепости − Керчь и Еникале передавались в вечное владении России, а до окончания войны в «укрепленных крымских местах» должны были оставаться русские гарнизоны. В Бахчисарай в качестве посла русской императрицы (официально он титуловался «резидентом») был направлен П. Г. Веселицкий.

”???”

С момента занятия Крыма русскими войсками и до самого окончания русско-турецкой войны обстановка на полуострове оставалась весьма напряженной. Турки не собирались мириться с потерей Крыма. В течение длительного времени они осуществляли военные демонстрации у крымских берегов, пробуя на прочность русскую оборону. Однако главным обстоятельством было то, что далеко не все представители крымской знати благосклонно воспринимали российский протекторат и стремились к восстановлению суверенитета Порты. Как указывал историк Крымского ханства В. Д. Смирнов: «Ободрённые уступчивостью России на Букурештском конгрессе,… а также и некоторыми последовавшими за тем успехами османского оружия, крымские татары, т.е. собственно партия, желавшая возвратиться в турецкое подданство…, стали опять заискивать у Порога Счастия, начав присылать одно за другим письма» [7]. Письма эти, содержавшие просьбы об «избавлении Крыма от неверных», побуждали Порту к более решительным действиям.

Исходя из складывающейся ситуации, существеннейшей частью турецких планов по возвращению Крыма была организация мятежа на полуострове силами враждебных русским и хану Сахиб-гирею татар. С этой целью турки активизировали контакты с представителями местной знати. Фактически у ханского трона почти открыто боролись две партии – русской и турецкой ориентации. Зарубежным главой последней считался один из предыдущих ханов − Девлет-Гирей, ранее смещенный Портой за военные неудачи, но вскоре возвращённый к «Блистательному престолу». После занятия Крыма русскими войсками Девлет-Гирей находился при трапезундском губернаторе сераскире Хаджи-Али-Паше, собирая войска и готовя с ним десантную операцию в Крым. Избранный про-русской знатью Сахиб-Гирей колебался, находясь под давлением с двух сторон, и никак не противодействовал мятежникам. С возобновлением военных действий после безрезультатного завершения Бухарестского конгресса в марте 1773 года Гаджи-али вместе с Девлет-Гиреем активизировали подготовку десатной операции и к концу весны 1774 года турецкий флот под командованием капудан-паши Мустафы-бея вышел к северным берегам Черного моря. В мае турки предприняли несколько демонстраций вблизи Очакова, а затем отправились к Керченскому проливу и Тамани.


***


В течение трёх лет, с июля 1771 по июль 1774 годов, хоть военных действий как таковых в Крыму не велось, русское командование вынуждено было держать здесь довольно значительные воинские силы как «в рассуждение» возможной попытки турок вернуть полуостров силой, так и для обеспечения покорности крымских татар. Еще в 1772 году из состава второй армии был выделен «Крымский корпус», командующим которым стал в 1773 году один из бригадных командиров 2-й армии генерал-поручик А. А. Прозоровский. Именно он упорядочил систему охранения крымского полуострова и дислокации здесь русских войск. Последняя осуществлялась по т. н. «австрийской кордонной системе» [8], в соответствии с которой формировались общие резервы, от которых выделялись охранные посты. Особенности размещения войск диктовались как требованиями тактики, так и условиями мирного договора с Крымским ханством. В частности, войска (по крайней мере крупные подразделения) не должны были размещаться на квартирование в населённых пунктах – городах и крупных поселениях, во-первых, потому что в Крыму лишь две крепости Перекоп и Арабат были пригодными к обороне, а во-вторых, для того, чтобы «не делать утеснения обывателям», и без того косо смотревших на русских.

Для сосредоточения войсковых резервов Прозоровский наметил три главных лагеря – ретраншемент на р. Бузлык (встречается вариант Булзык, ныне эта речка носит название Чуруксу, она берёт своё начало близ Старого Крыма и впадает в Сиваш у Арабатской стрелки) в 13 верстах от Кафы, где должны были размещаться войска для контроля за восточной частью полуострова, ретраншемент при р. Чокрак между Козловом и Ак-Мечетью для выполнения этой же задачи в Западной части Крыма, а также Салгирский ретраншемент в 15 верстах от Ак-Мечети в центральной части Крыма, где обычно располагалась ставка командующего 2-й армией во время пребывания его при войсках Крымского корпуса. Здесь находились основные войсковые резервы и штабы главных подразделений корпуса. Основные воинские контингенты были рассредоточены по всей территории полуострова, занимая гарнизонами т.н. «отделённые посты». Главные из них, где находились подразделения численностью до полка и более, располагались в Перекопе, Козлове, Кафе, Балаклаве, Керчи-Еникале и Арабате. От этих последних пунктов на побережье и кое-где внутри полуострова были выставлены менее значительные посты, численность которых зависела от стратегической важности последних – в крупных гаванях и больших селениях от 300 до 100 человек, в мелких деревнях – менее значительные. Повсеместно были воздвигнуты полевые укрепления – ретраншементы, редуты, батареи. Ввиду того, что в Крыму не доставало продовольствия и фуража для прокормления войск, часть их постоянно находилась в Алёшках на Днепре и других местах к северу от полуострова, откуда могла быть введена в Крым в любой момент.

Состав войск Крымского корпуса не был постоянным, в разное время него входили различные полки 2-й армии. По состоянию на декабрь 1773 года (т. е. в варианте перехода «на зимние квартиры») состав и дислокация Крымского корпуса была следующей [9]:

Таблица 1
Полки Подразделения Место дислокации

Пехотные:

Ряжский 1-й батальон Перекоп

2-й батальон Бельбек

Курский Кафа

Белевский Кафа

Алексеевский Еникале

Брянский Балаклава – Ялта и близлежащие пункты

Елецкий Керчь-Еникале

Команда 150 чел. Салгирский ретраншемент

Тамбовский Козлов
Команда 150 чел. Салгирский ретраншемент

Московский легион Гренадерский б-н Алешки

3 мушкетерских батальона «в горах при греческих деревнях»

Команда егерей В различных местах южного побережья

Егеря («корпус» из Финляндской дивизии) 1-й батальон Судак
2-й батальон В горах в окрестностях Судака

Команда 60 егерей Арабат

Кавалерия:
Гусарские полки:
Черный 1 эскадрон Алешки

4 эскадрона Бузлыкский ретраншемент

Молдавский 1 эскадрон Алешки

4 эскадрона Бузлыкский ретраншемент

Бахмутский 2 эскадрона Козлов

Донской пикинерский Белозерка

Драгунские полки:

Борисоглебский Алешки и Шангирейский ретраншемент

Астраханский

Донские казачьи:


Барабанщикова Посты Козлов-Перекоп

Грекова Посты Козлов-Балаклава

Кутейникова Салгирский ретраншемент

Иловайского Р.Индол

Малороссийские:

Три компанейских полка Еникале


Накануне описываемых событий дислокация этих подразделений претерпела существенные изменения ввиду нахождения турецкого флота с десантом вблизи Керченского пролива: к июлю 1774 года три пехотных полка (Алексеевский, Елецкий и Белевский) были «оказаны» Долгоруковым противнику близ Керчи и Еникале (этой бригадой командовал генерал-майор К. Б. (?) Дельвиг). Тамбовский полк, выполняя роль резерва для Керчь-Еникальской группы, размещался в новом «посту», который Прозоровский в своих донесениях именует Кулеш, Кулаш, а один раз – Улаш. Судя по всему, это место у дер. Кулеч-мечеть (ныне Новопокровка), на той же речке Бузлык, но несколько севернее бузлыкского ретраншемента, на прямой дороге, идущей из центра полуострова к Керчи. Там же находился и гренадерский батальон Московского легиона подполковника М. И. Голенищева-Кутузова (эта группа состояла под командованием ген-майора И. В. Якоби). 1-й мушкетерский батальон того же Московского легиона (подполковник А. А. Леванидов) стоял в бузлыкском ретраншементе вместе с батальоном Курского полка (второй находился близ д. Топлы) и гренадерским батальоном, «скомандорованным» из гренадерских рот пехотных полков, здесь же имел пребывание и командир Крымского корпуса генерал-поручик А. А. Прозоровский. Два других мушкетёрских легионных батальона находились в команде генерал-майора И. С. Кохиуса в районе Балаклавы − Ялты − Алушты − Ахтиара вместе с Брянским полком. Два батальона егерского корпуса дислоцировались один в Судаке, второй в горах между Судаком и Алуштой. Ряжский полк «закрывал» Крым у Перекопа. Кавалерия раcпределялась между этими резервами, при этом в Крыму непосредственно находились: три гусарских (Молдавский, Черный и Бахмутский), пикинерный (Донецкий) и драгунский (Борисоглебский) полки, три «компанейских» малороссийских и четыре донских казачьих полка, значительная часть этой кавалерии была также стянута к Керчи (возможно с началом описываемых событий в Крым был введен также Ростовский карабинерный полк).

К началу событий вместе к Долгоруковым в Крым вошли также два пехотных полка его резерва, которые были размещены в Салгирском ретраншементе*.

* Долгоруков нигде не упоминает названия полков своего резерва, однако в его ордере Прозоовскому от 18 января 1775 г. в Росписи выведенных из Крыма полков упоминаются, кроме перечисленных выше, Азовский и Селенгинский, вероятнее всего они и составляли основу резерва Долгорукова. См. Присоединение Крыма к России. Рескрипты, письма, реляции и донесения / Сост. Дубровин. Н. СПб, 1885, т.1, с.14-15

”???”

Количественный состав всех этих подразделений был, как правило, намного ниже нормы, поскольку в Крыму бушевало «моровое поветрие», уносившее больше жизней, чем непосредственные военные действия. Только за три месяца 1774 года убыль в войсках составила 1615 человек. В каждом полку, по сведениям, сообщавшимся Долгоруковым в Петербург, находилось по 300 больных [10]. В результате, например, численный рядовой состав Тамбовского мушкетёрского полка был меньшим, чем численность одного батальона в Московском легионе – 600 против 650 [11]. Следует сказать, что по Высочайше утверждённым 14 января 1763 года штатам, в каждом пехотном полку в военное время полагалось содержать 2154 военнослужащих, в том числе 56 офицеров, 122 унтер-офицеров и капралов, 1769 нижних чинов и 243 нестроевых обслуживающего персонала [12]. В сравнении с этим в Брянском мушкетёрском полку в 1774 году имелось налицо: 20 офицеров, 96 унтеров и капралов, 797 рядовых (гренадёр, мушкетер и егерей), а всего 1148 чинов, т. е. чуть более половины штатного состава [13]. Такая же, если не еще более плачевная ситуация складывалась и с кавалерией. Донецкий пикинерный полк насчитывал в своём составе – 415 человек, т.е. едва ли треть штатного состава. В 1773 году из-за некомплекта казачьих полков командованию пришлось слить 6 полков в 4, которые и после этого продолжали оставаться малочисленными.

Крымскому хану, однако, всегда сообщались завышенные сведения о количестве русских войск на полуострове для того, чтобы держать последнего «в почтении». Скорее всего, несколько завышенные сведения о численности войск отправлялись и в главную квартиру, и в Петербург, поскольку это было связано с поставками продовольствия и фуража. Сегодня довольно сложно определить точную численность войск Крымского корпуса, можно лишь предположить, что она была существенно меньше, чем «исчисленная» с 1 сентября 1771 года по июль 1772 года, когда было затребовано продовольствия на 14.696 человек, а с учетом, подразделений, находившихся на Керченском полуострове и на Тамани, – на 19.000 человек [14]. Учитывая постоянные откомандирования полков из «спокойного» Крыма на Дунайский театр, а также весьма высокую смертность от эпидемий, можно утверждать, что реальная численность войск «Крымского корпуса» (без учёта резерва командующего 2-й армией) накануне описываемых событий если и превышала, то совсем не на много 10 тыс. человек.

Ключевую роль в обеспечении военной мощи русских войск играла артиллерия. По подсчётам А. И. Кротова [15], на вооружении корпуса находилось 66 орудий разного калибра − от лёгких полу-фунтовых (по весу ядра) пушек, трехфунтовых полковых орудий, до 6-ти и 8-ми фунтовых пушек, а также новые, только что начавшие поступать на вооружение 12-ти фунтовые гаубицы, так называемые «единороги». По штату на каждый пехотный батальон полагалось иметь 2 пушки – 8-ми и трёхфунтовую (соответственно на полк – 4 орудия). Кроме этого, какое-то количество орудий составляли «корпусную артиллерию», все они распределялись в соответствии с общей дислокацией войск.

Силы противника, по крайней мере, в количественном отношении выглядели значительно внушительнее. Крым находился в ведении трапезундского губернатора и сераскира Гаджи-Али-Паши, обладавшего собственной, весьма немалой армией. По данным, сообщавшимся в ставку князем Долгоруковым, численность турецкого экспедиционного корпуса оценивалась в 50 тыс. человек [16]. Представители Гаджи-али, по свидетельству генерала Якоби распространяли информацию о том, что для «освобождения Крыма» под ружьём находится до 40 тыс. бойцов [17]. Веселицкий на основании сведений, сообщенных «конфидентами», оценивал турецкие силы в 30 − 35 тыс. Человек [18], его секретарь С. Дементьев в докладной записке Долгорукову сообщал, что по распространяемым в лагере Паши данным непосредственно при Гаджи-али состоит «20.000 янычаров» (следует, очевидно, читать − пехоты), всего же «войска как сухопутного, так и морского счисляется с 50.000», но, по его мнению, «сего числа не будет» [19]. В конце ХIХ века историк Крымского ханства Смирнов на основании турецких источников утверждал, что Гаджи-Али и Девлет-Гирей собрали в Синопе и других прибрежных местах 25 тыс. человек [20]. Информация о количественном составе турецкого флота также разноречива: сам Гаджи-али накануне экспедиции называл цифру в 120 кораблей, стоящих в Трапезунде и других портах [21], С. Дементьев сообщал, что «флот их состоит в 15 линейных кораблях, да около 60 транспортных судов и малых фрегатов» [22]. П. Г. Веселицкий на основании собственного «прележного разведования» доносил, что эскадра состоит из пяти 66-ти пушечных «фрегатов», 56 других трех- и одномачтовых судов, 24 галер и нескольких больших и малых лодок [23].

”Турецкие

Несомненно, что турецкие морские силы в количественном и огневом отношении многократно превосходили Азовскую эскадру контр-адмирала Сенявина, которая насчитывала 9 т. н. «новоизобретённых кораблей», 2 бомбардирских корабля, 6 фрегатов, 16 ботов, галиотов и транспортов, из которых «на ходу» была едва половина. Когда 28 июня в Керченский пролив в очередной раз прибыла турецкая эскадра в составе 31 вымпела − 6 кораблей, 7 фрегатов одно бомбардирское судно и 17 гребных судов − их встретили в проливе три «новоизобретённых корабля», три фрегата и два бомбардирских судна [24], которые попросту были заперты турками в проливе и не смогли противодействовать высадке десанта.

Армия Гаджи-али представляла собой достаточно пестрое объединение: основу его составляла набранная на севере Анатолии пехота, но в этом войске были также выходцы с Северного Кавказа, грузины и даже русские казаки-некрасовцы, известно также, что при Гадже-али находился и отряд янычар, но его количественный состав неизвестен (Веселицкий видел около 3000). Боевые качества этих войск в нашей литературе принято оценивать не слишком высоко*, но при определённых условиях (численный перевес, помощь со стороны местного населения, удобные позиции для обороны), они могли действовать достаточно эффективно. В целом же в качественном отношении (выучка, дисциплина, огневая мощь) русские войска существенно превосходили турок (при этом необходимо отметить, что в частях Крымского корпуса было много необученных новобранцев, из них практически целиком состоял Московский легион и в значительной степени батальоны егерьского корпуса). Это, безусловно, верно по отношению к пехоте и артиллерии, что же касается боевых свойств русской кавалерии, то здесь её сопоставление с противником не будет столь однозначно в пользу первой. Восточный всадник (это относится и к татарам) по-прежнему в индивидуальной выучке превосходил европейца, и известно много случаев, когда, оставшись без огневого сопровождения, русская кавалерия (в частности, легкоконная, а также казаки) бывала опрокидываема противником*. Но в войсках Гаджи-али не было кавалерии (или она была незначительной), последнюю он надеялся получить в лице присоединившихся к нему татар.


* Виной этому были прежде всего недостатки в организации и руководстве войсками, что же касается индивидуальных боевых качеств солдат, то о них после Кагула следующим образом отозвался П.А.Румянцев: «По испытанию стправедливость сию должно отдать туркам, что персонально нельзя быть храбрее воину, как их всадники и пешеходы» (П.А.Румянцев. Документы. Т.2, с.375)
Согласно достататочно распространённому представлению, кавалерия в середине ХVIII в. была «наихудшим» родом войск в русской армии (См.: П.А.Румянцев. Документы, т.2, М., 1953, с.777). Следует отметить также, что кавалерийские части Крымского корпуса были укоплектованы в основном т.н. «поселеной» (полурегулярной) кавалерией – гусарами и пикинерами, - бойцы которой зачастую «только вооружением отличались от поселян».

***


8 июня 1774 года турецкий флот под командованием капудан-паши Мустафы-бея с экспедиционными войсками Гаджи-Али Паши стал на якорях ввиду Керченского пролива в урочище Такли на Таманском побережье. Согласно сообщениям всевозможных «конфидентов», именно там – на Керченском полуострове − предполагалась первоначально высадка турецкого десанта для нанесение удара в самое сердце русских позиций на новообретённые крепости Керчь и Еникале (Командующий Крымским корпусом князь Прозоровский считал это направление маловероятным, он еще в 1772 году полагал, что если высадка и произойдёт, то турки высадятся в районе Ялты). Манёвры турецкого флота заставили Долгорукова (который принял на себя непосредственное руководство войсками в Крыму, поручив командующему крымским корпусом Прозоровскому «левый фланг», − т. е. восточную часть полуострова) стягивать к Керченскому полуострову войска, где, как уже говорилось, были собраны достаточно внушительные силы в составе четырёх пехотных полков и разного рода кавалерийских соединений. Турецкой высадке здесь мешала как русская флотилия, хотя и запертая превосходящими морскими силами в проливе, но все же опасная в ситуации высадки, так и невозможность широко задействовать татарские силы. Ограничившись здесь вооруженной демонстрацией, Гаджи-Али паша в действительности наметил для высадки другое место на побережье.

Между тем, 10 июля 1774 года в болгарском местечке Кучук-Кайнарджи после длительной дипломатической борьбы русскими и турецкими представителями был заключён мирный договор. Формально военные действия были прекращены. Как впоследствии написал Смирнов: «паша и Девлет появились не в то время и не в том месте». Проблема, однако, заключалась в том, что никто из участников предстоящей драмы об этом ничего не знал*. Обе стороны во всю готовились к неотвратимой схватке.


* Мирный договор 10 июля подписали дипломатические представители России и Турции Н.В.Репнин, Ресми-Ахмед и Ибрагим-Мюниб. Хотя статья договора ясно свидетельствовала о прекращении всех боевых действий именно с этого момента (См. Дружинина Е.И. Кучук-Кайнарджийский мир. М., 1955, с.273), реально приказы об этом были отданы лишь после утверждения договора главнокомандующими обеих армий 15 июля. Вероятнее всего «чегодари»-посланники были направлены из Штаб-квартиры на Дунае в Крым только 16 июля.

Утром 17 июля русские наблюдатели на Керченском полуострове турецкого флота не обнаружили – он тихо покинул ночью свою стоянку и исчез в неизвестном направлении. Турки появились вновь лишь спустя несколько часов: прибрежные посты донесли о том, что турецкие суда замечены западнее Судака в непосредственной близости от берега. Глазам русских солдат явилось пугающее зрелище, своего рода «непобедимая армада», растянувшаяся на много километров: её авангард был уже на подходе к Алуште, а хвост двигался еще напротив Ворон-Дегерменской пристани. Намерения турок сомнений не оставляли, но где они предпримут высадку было не ясно (наиболее веротным местом Долгоруков считал побережье между Бельбеком и Козловом – именно там спустя 80 лет высадился другой десант – англо-французский). В этой ситуации Долгорукий, находившийся со своим резервом уже на территории Крыма в Салгирском ретраншементе, решил создать «ударный кулак» в центре полуострова, откуда можно было «способно действовать» для отражения неприятеля, где бы он ни сошел на берег. Для этого он приказал генералам Прозоровскому и Кохиусу отрядить часть имеющихся у них войск и двигаться на соединение с главным резервом. Прозоровский направил к Долгорукову генерала Якоби (последний находился в новом лагере «Кулеш» и мог быстрее других войск, стянутых в восточную часть Крыма, достичь Акмечети) с отрядом в составе Тамбовского пехотного полка, гренадёрского батальона Московского легиона, а также Бахмутского гусарского полка. Кохиус отрядил из района Балаклавы «деташемент» в составе 2-го батальона Московского легиона, которым командовал подполковник фон-Руден и кавалерийских частей. По-видимому, именно их барабаны и слышал в этот день в Бахчисарае резидент Веселицкий, полагавший, что Долгоруков послал отряд для его вызволения из Ханской ставки. Но этот деташемент, пройдя всего в трёх верстах от Бахчисарая, проследовал к Ак-Мечети. К его приходу Долгоруков уже знал, что турки высадились в местечке Алуште и напали на русский пост. А потому фон-Руден был тот час же направлен на его подкрепление, а в случае невозможности этого и ему надлежало занять «твёрдую позицию» в Енисале и ждать подхода основных сил.

События на побережье, между тем, развивались следующим образом.

Днём 17 июля посланный Прозоровским к Ускуту егерский батальон премьер-майора С.Д.Бурнашова «застал неприятельский флот, протегающийся вдоль берега к Урзуву (Гурзуфу), который остановился против Алушты, Курузени, Кучукузине в таком расстоянии, что слышны были его пушечные выстрелы» [25]. Отправленный Бурнашовым в ночную разведку с 60-ю солдатами офицер доложил, что остановившийся против Алушты неприятель «делает на берег покушения». Однако помочь алуштинскому посту Бурнашов не мог: мелкие турецкие суда подошли к берегу, держа под прицелом своих орудий единственный путь, по которому он мог провести своих егерей и пушки. Кое-где турки высадились на сушу – захватили прибрежную деревню Туак и сожгли маяк.

Итак, местом главной высадки Гаджи-Али Паша выбрал Алушту. Вероятнее всего его план заключался в том, чтобы захватив плацдарм на Южном берегу выйти к Ангарскому и Кебит-Богазскому перевалам (выход на последний открывал путь к Бахчисараю), поднять в тылу русских войск татарское восстание и, действуя из труднодоступной горной местности, по частям разгромить и вытеснить с полуострова русские войска. Свою роль сыграло, по-видимому, и то, что здесь Долгоруков его не особенно ожидал, полагая, что десант высадится западнее.

”А.

Алушту охранял пост из 150 егерей московского легиона под командованием капитана Н. Колычева при двух легких орудиях. Не смотря на явное превосходство неприятельских сил, алуштинский пост оказал энергичное сопротивление высадке. В ходе шестичасового боя егеря расстреляли почти весь свой боезапас, но 17 июля противник, как считает один из исследователей этих событий В. Ткаченко [26], так и не смог высадиться на берег. Из опасения быть отрезанным, Колычев отдал приказ о «ретираде» к дер. Ени-сале, по другую сторону горного хребта, каковая и была произведена в «наилутчем, − как сказано в реляции Долгорукова, − порядке». По-видимому, ночью егеря отошли, сохранив пушки, правда, весь обоз поста был сброшен при отступлении восставшими окрестными татарами в пропасть. В этом «деле» Колычев потерял всего трёх человек убитыми и 19 человек ранеными, однако, поскольку связь его с непосредственным начальником генерал-майором Кохиусом оборвалась, последний посчитал, что егеря противником «все истреблены», о чём и донёс Долгорукову. Большой турецкий отряд высадился в Алуште, однако значительная часть флота следовала дальше – к Гурзуфу и Ялте, где находился ближайший крупный русский пост.

Здесь стояла команда Брянского мушкетёрского полка под командованием премьер-майора и кавалера ордена Св. Георгия С. Салтанова. Получив известие о бомбардировании неприятелем Алушты, Салтанов в ночь с 17 на 18 июля двинулся на соединение с Колычевым, однако, при взошедшем месяце увидел, что часть турецкого флота движется уже позади него в районе Кучук-Ламбата [27]. Опасаясь быть отрезанным от своего поста в Ялте, Салтанов дал команду повернуть обратно и, собрав мелкие посты по побережью, буквально «наперегонки» с турками двинулся к Ялте, куда приказал стягиваться и ближайшим от него в сторону Балаклавы постам. Двигались противники практически с одной скоростью: вступив в Партенит, Салтанову пришлось отражать тут же высаженный турками мелкий десант. Возвратившиеся посланные в разведку к Алуште казаки сообщили, что Колычева в Алуште уже нет «а деревня Алушта вся зажжена и в ней многое число ходит турков» [28]. С верхней дороги Салтанов прекрасно видел, как повсеместно в прибрежных деревнях высаживаются турецкие солдаты…

Ялтинский бой 19 июля 1774 года – самый кровопролитный, героический и трагический эпизод всей кампании, как это ни странно, не оставил никакого следа в последующей военно-исторической литературе* и остался лишь в виде смутного местного воспоминания, в котором правда была тесно переплетена с вымыслом. Автор “Досугов крымского судьи” П. И. Сумароков в издании 1805 года излагает эту историю следующим образом: “В исходе последней Руманцова с турками войны, сии ожесточённые неприятели, питаясь бесполезным упованием исторгнуть Крым из наших рук, сделали на двух галерах высадку в Алуште, откуда перейдя сюда напали вместе с присовокупившимися к ним татарами на притины россов, к великому их изумлению. Воины наши от превозмогающей силы принуждены были оградиться окопами на безвыгодном месте, а турки, пользуясь дуновением ветра зажгли сено, солому и при дыме, застилающем млою стан их, напали и принудили оставших избрать в убежище внутренность и ограду церкви. Там защищались те, как истинные герои, но наконец сдавшись на пощаду, все вопреки честности и политики были умерщвлены, исключая 5 или 6 человек, которые чрез горы и воды достигли Балаклавы. Таковой подвиг музульман, − заключает своё пышное повествование Сумароков, − не принёс им никакой пользы, приобыкшие к победам россы, пришли, победили, и малое число врагов спаслось бегством чрез море” [29].


*Пожалуй, единственным исключением является статья научного сотрудника «Ленинградского военно-исторического музея» (как он атрибутирован в этой публикации) – Г.В.Защука, опубликованная в крымской «Курортной газете» 5 сентября 1970 г. Хотя никаких ссылок в ней автор не даёт, из текста видно, что скорее всего он пользовался каким-то из вариантов материалов, предоставленных А.Л.Берье-Делагарду архивом Генерального штаба, возможно их копиями в Военно-историческом архиве. Выражаю сердечную благодарность В.Н.Гурковичу, обратившему моё внимание на эту публикацию.

”???”

От Сумарокова эта история кочевала по многим последующим путеводителям, обрастая всевозможными «подробностями» или совершенно перетолковываясь. Так, в популярном путеводителе «Ялта и её ближайшие окрестности», изданном в типографии Лупандиной в 1897 году, этот сюжет получил новое направление: «храбрые россы» вдруг куда-то исчезли, но им на смену в качестве жертв турецко-татарского варварства пришли «местные христиане», которых и застали в упомянутом Сумароковым ялтинском храме за богослужением. «Турки заперли выход из церкви, подвели под неё мину и взорвали на воздух вместе с народом» [30], − сообщает автор раздела (по-видимому это был впоследствие известный издатель путеводителей по Крыму Безчинский). Сумароков еще видел печальные развалины «взорванной турками» церкви на мысе св.Иоанна, но после они были употреблены предприимчивым М. С. Воронцовым на строительство ялтинского мола и бесследно исчезли. Собственно, все эти истории, по-видимому, и побудили поселившегося после отставки в Ялте генерал-майора (?) и археолога-любителя А. Л. Бертье-Делагарда, интерес которого к древностям начался именно с эпохи русско-турецких войн, заняться собственными разысканиями. Бертье, конечно, не составило большого труда установить происхождение легенды о взорванной церкви, её источник – это фраза П. С. Палласа из его описания Ялты 1793 года, которая гласила: «Находившаяся здесь греческая церковь была случайно уничтожена пороховым взрывом во время предпоследней турецкой войны, и теперь видны её остатки на скале у моря» [31]. Что касается других подробностей этого дела, то они были сообщены ему заведующим Московским отделением общего архива генерального штаба полковником Поликарповым. На основании материалов архива, последним в 1908 году была составлена «справка», согласно которой «Дело при Ялте» 19 июля 1774 года выглядело так: «Пост в дер. Ялте занимали две малочисленные роты Брянского мушкетёрского полка (пехотного) полка, часть артиллерийской команды этого полка… и команда из 11 донских казаков для разъездов… Турецкий флот подойдя к дер. Ялте 19 июля 1774 г. немедленно выслал на её берег сильный десант, к которому присоединилось «великое число татар». Вся эта сила облегла со всех сторон дер. Ялту и начала штурмовать её. Не смотря на громадный численный перевес неприятеля, Ялтинский пост и не думал сдаваться и отразил на первых порах неприятельский штурм. Тем не менее, положение этого поста было в высшей степени отчаянное: он был под конец окружен со всех сторон турками татарами так, что для него не только были отрезаны все пути отступления, но нельзя было проскользнуть даже и одиночному человеку и сообщить ближайшим войскам о критическом положении поста. Посланые премьер-майором Салтановым с таки известием подпрапорщик … и затем по одиночке еще семь казаков были убиты турками. У брянцев не имелось уже никакой надежды на помощь извне; осилить неприятеля… не представлялось никакой возможности, тем более, что почти вся артиллерийская прислуга пала при своих орудиях, заряды и патроны были уже израсходованы. Ялтинский пост решил побиваться через толпы неприятеля штыками. Но только небольшая горсточка доблестных защитников Ялты, и то более или менее тяжело раненых, смогла каким-то чудом пробиться на штыки и принести страшную весть о гибели ялтинского поста: все остальные брянцы пали смертью храбрых в неравном и кровавом рукопашном бою» [32]. Далее автор «Справки» перечисляет имена погибших офицеров, сообщая, что в этом бою потери убитыми составили 205 человек (это больше, чем потеряла вся 2-я армия в ходе занятия Крыма в 1771 г.), в том числе 182 нижних чинов, 12 унтер-офицеров, 3 обер-офицера, «уцелевших же от верной смерти», по его мнению, всего 17 человек.

Публикация реляции В. М. Долгорукова Екатерине II о результатах отражения десанта позволила уточнить некоторые детали этого боя и, вместе с тем, породила новые вопросы. Во-первых, в ней более точно сообщается о времени сражения: “Турки атаковали его (Салтанова) в ретраншементе незадолго перед рассветом и самое жестокое сражение продолжалось до полдня” [33]. Во-вторых, появляются некоторые обстоятельства прорыва и гибели Салтанова: “наконец, - сообщает Долгоруков на основании реляции Кохиуса, - когда уже по зажжении у него батарей, не можно было команде его удержатья в Ялте, то сей майор вознамерился пробиться сквозь неприятеля, но едва только стал выходить, то и заколот” [34]. В-третьих, оказалось, что пост Салтанова был уничтожен не весь – 150 мушкетёр с 4 офицерами пробились и прибыли в Балаклаву. Таким образом, пост Салтанова был больше, чем предполагалось, однако сколько человек он насчитывал в момент сражения сказать невозможно, т. к. непонятно все ли из 150 мушкетер, пришедших в Балаклаву, прибыли из Ялты, или часть их оставалась в постах между Ялтой и Балаклавой. Вероятно и пушек у Салтанова было больше, чем две, как полагал автор “Справки” полковник Поликарпов. Долгоруков явно сообщает не о “батарее”, а о “батареях”, “по зажжении” которых Салтанов предпринял свою отчаянную контратаку. Согласно “Ведомости оставленной артиллерии”, в Ялте зимой 1773-1774 годов находилось 4 орудия – две 3-х фунтовых и две восьмифунтовых пушки [35]. Наконец, вопреки утверждению Поликарпова, о том, что во время этого боя “в плен не сдался никто”, пленные по-видимому все же были, поскольку об их освобожении хлопотал после окончания боевых действий посол Веселицкий, но безрезультатно.

”???”

К сожалению, нам неизвестно, где находился лагерь (ретраншемент) Салтанова и соответственно, где проходил бой. Руины средневекового ялтинского укрепления и церкви на мысе св. Иоана, скорее всего должны быть отвергнуты как предполагаемое место расположения поста. Прежде всего потому, что русские войска избегали стоять лагерем в старых укреплениях, – этого не было ни в Балаклаве, ни в Алуште, ни в Кафе.

«Стреляние» произошло также близ Ускутской гавани, где стоял пост майора Бурнашова. Из записок Прозоровского, правда, не ясно, была ли здесь попытка высадки или турки лишь обстреляли русскую позицию. В результате этой ночной вылазки 19 июля у Бурнашова был взорван ящик с запасными зарядами, после чего он, «не рассудя тут остаться», отошел к дер. Ени-Сале (не той, куда отступил Колычев, а другой деревне с таким же названием, находящейся на дороге Ускут - Карасубазар) [36]. Дальнейших попыток высадиться в Ускуте турки не предпринимали. Гаджи-али устроил свой главный лагерь на берегу вблизи Алушты, укрепив его несколькими батареями. Здесь, по свидетельству секретаря Веселицкого Семёна Дементьева, находилось «до 20.000 янычаров» [37] − понятно, что речь идёт просто о пехоте, хотя янычарские подразделения в ней тоже присутствовали.

Получив сообщения об «истреблении» двух прибрежных постов (Кохиус направил командующему неточные данные), Долгоруков 19 июля продолжил сосредоточение войск в центре полуострова, для чего приказал находившемуся при Бузлыке Прозоровскому, организовав передислокацию находящихся в восточном Крыму войск, идти также к нему на соединение. Как уже говорилось, слабым моментом в дислокации русских войск была перегруженость «левого фланга» их позиции, к тому же следовало думать о том, чтобы неприятель «не угнездился» в горах, откуда его будет трудно выбивать, да не перерезал мелкие посты, разбросанные по побережью. Отсюда исходил смысл распоряжений Прозоровского – выдвинуть с Керченского полуострова к Бузлыку пехотный полк (Елецкий), егерей и кавалерию и заменить ими находившиеся там подразделения, передислоцируемые, в свою очередь, в центр полуострова, отправить «в сторону гор» относительно крупные контингенты – курский и московский батальоны, а также стянуть к Судаку, где находился егерьский батальон, все прибрежные посты. «По отдании соответствующих ордеров», Прозоровский в ночь на 20 июля двинулся к Ак-мечети с деташементом в составе сводного гренадерского батальона, Донецкого пикинерного полка и четырёх эскадрон гусар.

21-го Долгоруков и Прозоровский соединились в Ак-мечети. Незадолго до этого сюда, как уже говорилось, прибыл посланный Кохиусом 2-й мушкетёрский батальон Московского легиона под командованием подполковника Фон-Рудена (именно его направил Долгоруков через горы на помошь Алуштинским егерям с приказом поддержать пост, в случае же невозможности − оставаться в Ени-Сале − ближайшей с внешней стороны гор деревне - и ждать подкреплений), а также деташемент И. В. Якоби, который тут же был послан уже на выручку фон Рудена.

Дело в том, что Фон Руден понял приказ командующего по-своему, что чуть было не стало причиной крупных неприятностей для русских войск. Встретив Колычева уже в Ени-Сале и получив первые сведения о том, что турки устроили свой передовой пост близ дер. Шума, а также заняли дер. Демерджи, фон Руден решил самостоятельно атаковать турок теми небольшими силами, которые у него имелись (т. е. своего батальона и егерьской команды Колычева). Ночью с 20 на 21 июля мушкетёры и егеря московского легиона атаковали турецкие позиции. Атака, судя по всему, производилась с северо-востока. Сначала команда из егерей и 60 мушкетёр под началом поручика Х. Фонцина (офицер егерьской команды Колычева) выбила турецкий отряд из дер. Демерджи «и через то, бывшему там войску очистила свободный путь» [38]. Первоначально успех, казалось, был на стороне русских, которые «трижды прогоняли неприятеля» к его главному лагерю [39]. Однако вскоре турки, по-видимому опомнились и «отовсюду», как написал Якоби Прозоровскому, окружили отряд фон Рудена [40]. Вынужденный к «ретираде» фон Руден потерял в этом бою 16 человек убитыми и очень много, свыше сотни, ранеными (99 нижних чинов и 3 обер-офицера). Главным же последствием этого «дерзкого, − как назвал его в реляции Прозоровскому Якоби, − поступка господина Рудена» было то, что он, по словам Долгорукова, «неприятеля привёл в осторожность» и тем самым «сделал затруднение» командующему [41], вынужденному посылать для спасения Рудена группу Якоби, опасаясь «что таковым разделением сил наших, подадим мы случай неприятелю бить нас одного за одним» [42]. Оставив генерала Прозоровского с несколькими гусарскими эскдронами, Донецким пикинерным полком (общая численность 859 человек) и артиллерийской командой в 172 человека (что свидетельствует о нахождении там порядка 20 орудий) охранять окруженный вагенбургом – деревянным укреплением на колёсах, известным под русским названием «гуляй-город» − армейский обоз у Ак-Мечети (ему поручалось также осуществлять «всю коммуникацию» между войсками, находившимися в Крыму), Долгоруков 22 июля также двинулся вслед за Якоби со своим резервом к Ени-Сале, где русские отряды, наконец, вновь соединились. Силы Долгорукова были внушительны – 3 пехотных полка, 2 гренадёрских и один мушкетёрский батальон и два кавалерийских полка – Борисоглебский драгунский и Бахмутский гусарский. Из части этих сил Долгоруков сформровал, как бы мы сегодня сказали, «ударный отряд», поручив его командование своему зятю генерал-поручику В. П. Мусину-Пушкину, в задачу которого входил поиск неприятеля вблизи Алушты. Сам Долгоруков остался прикрывать его тыл в Ени-Сале с одним пехотным и двумя кавалерийскими полками.


***


Как уже говорилось, ключевым моментом турецкой операции по восстановлению своего контроля над Крымом было восстание татар на полуострове, без которого, конечно, любые военные усилия извне были бы тщетными. Как сообщает В. Д. Смирнов: «С этой целью, прежде всего вызвали отставного хана Девлет-Герая из его чифтлика в столицу (т. е. в Стамбул. – Авт.) и спросили его мнение насчёт освобождения Крыма силой оружия» [43]. Последний вместе с Гаджи Али-беем начал подготовку экспедиции и одновременно стал сноситься с возможными сторонниками в Крыму. Подготовка к мятежу в тылу русских войск велась, по крайней мере, с начала 1773 года и притом почти открытым образом. Резидент (посол) Веселицкий, сидевший в Бахчисарае, был прекрасно осведомлён о намерениях противной стороны как из писем всевозможных «конфидентов» (преимущественно представителей местного христианского населения), так и из личных наблюдений. Судя по всему, он был даже в курсе переписки, которую вела ханская ставка с Гаджи-али пашей [44]. Информацией о недружественных намерениях части местного татарского населения по отношению к войскам располагал и генерал Прозоровский, и комадующий 2-й армией генерал-аншеф В. М. Долгоруков-Крымский. Однако реальных возможностей для предупреждения подобного развития событий ни у Веселицкого, ни у Долгорукова не было, поскольку им «в рассуждение учинённого с ханом трактата» приходилось «ласкать крымцов». Прибегать к превентивным репрессиям они не могли из опасений настроить против себя находящихся под покровительством имератрицы новых «союзников», хан же всячески уклонялся от каких-либо действий, боясь ответственности в случае возвращения власти Порты над Крымом. Ввиду малочисленности, русская азовская эскадра не могла перехватывать все турецкие суда, которые, несмотря на военные действия в изобилии «шатались» у крымских берегов, и часто использовались для сношения с мятежниками. Положение русских ставленников в ханстве также было весьма непрочным. Пришлось даже временно удалить из Крыма главного проводника российского влияния, т. е. главного сторонника независимости под российским протекторатом брата хана − калгу Шагин-Гирея.

И хотя военные действия в Крыму не велись, миром эту ситуацию также было назвать нельзя. То и дело на русские посты совершались нападения. Согласно данным, приводимым П. Г. Веселицким в переписке с Долгоруковым, в мае 1774 года, с момента заключения мирного договора с Ханством, было убито 13 и пропало без вести 20 русских солдат (это не считая убитых во время диверсий турок с моря), а угон пасущихся полковых лошадей вообще было делом обычным («С Карасувской почты угнаны 14 лошадей татарами», − писал Веселицкий). Был ограблен Черный гусарский полк [45]. Со своей стороны, «крымские обыватели» жаловались хану о «притеснениях», чинимых, якобы армией. В мае во многих мечетях муллами читались молитвы об избавлении Крыма «от рук неверных» [46].

”Татарский

С прибытием турецкого флота к Керченскому проливу подготовка к мятежу интенсифицируется, что вызывает большую обеспокоенность со стороны Веселицкого. Резидент, «сведав о том и видя съезжающихся большими толпами вооруженных татар в Бахчисарай, истребовал у хана аудиенции, на которой наведалcя, что б такой съезд вооруженных татар значил» [47]. Получив самые успокоительные заверения от хана и его визиря, Веселицкий «между тем уведомился», что в деревне некоего Абдувели-Паши (находившейся между Бахчисараем и Балаклавой, «поддавшись несколько к Алуште»), собрано более 3000 вооруженных татар и турок (речь идёт, очевидно, о местных крымских турках, бывших подданных султана, живших на южном берегу и оставшихся после занятия Крыма русскими войсками). Посланные офицеры, сначала полковник Нарышкин, а затем полковник Либгольд, действительно обнаружили в доме этого «почтенного старца» вооруженных до зубов людей «в строю». «По таким обстоятельствам» резидент отправил свое семейство, находившееся в Бахчисарае, в том числе и свою беременную супругу, и часть экипажа в Перекоп к Долгорукову. Последний, однако, отнёсся к опасениям Веселицкого снисходительно и под предлогом того, что путешествие «в Россию» сопряжено с рядом трудностей, а опасность мятежа преувеличена, настоятельно советовал фамилии посла возвратиться назад в Бахчисарай, что и было сделало. Последующие события всецело подтвердили опасения Веселицкого.

Первыми восстали татары в зоне высадки турецкого десанта – 17 - 18 июля. В нападениях на алуштинский и ялтинский посты принимали участие и местные мусульмане, причём последними во время отступления Колычева от Алушты был сброшен в пропасть отрядный обоз.19 июля Кохиус должил о том, что мятежники напали на «учреждённые для коммуникации посты», содержимые казаками и гусарами, в результате чего погибло 9 молдавского полка гусар и 11 казаков (4 ранены) [48]. Однако в глубине полуострова пока отмечалась лишь усиленная подготовка к выступлениям.

Отряды Якоби и Прозоровского прибыли в Ак-мечеть с Бузлыка благополучно, не встретив какого-либо противодействия. Но вскоре ситуация изменилась. Вспыхнул общий мятеж и атакам подверглись сразу несколько русских отрядов. Третьему деташементу, состоявшему из 2-го батальона Московского легиона (подполковник Леванидов), двигавшемуся из Бузлыка к Ак-мечети, пришлось прокладывать себе дорогу огнём. Направленный на подкрепление майора Бурнашова в Ускуте и встретивший его в Ени-Сале (Карасубазарской) Леванидов получил новый приказ Прозоровского – двигаться с этими войсками (560 мушкетёр и 244 егеря, плюс 180 гусар и казаков) к Ак-Мечети.

22 июля, как донесла разведка, посланная Леванидовым в Карасубазар, «в оном городе татары и турки вдруг заперли лавки и смятение сделалось ужасное, кричали везде, чтоб старые и молодые садились на конь, что тотчас и исполняли» [49], вскоре на высотах вблизи города стали показываться толпы конных и пеших мятежников, которые начали нападать на отряд Леванидова. Последний двигался к Ак-Мечети в окружении конных толп «человек по 500 и по 1000», а всего «тысяч до шести их простиралось», которые решились дважды серьёзно атаковать его близ р. Зуя. «Удар их был весьма силён и прямо на фронт Леванидова», [50] − записывает в своём журнале Прозоровский. Имея лишь небольшой отряд кавалерии, Леванидов оказался в трудной ситуации, но здесь сказалось решающее превосходство артиллерии: «картечами и беглым огнём (враги. – Авт.) были обращены в бег», после чего их преследовала кавалерия. Здесь отличился «мужеством и искусством своего предводительства» капитан Бахмутского гусарского полка Сабов, с небольшим кавалерийским отрядом нанесший большой урон противнику. В этой сшибке русские потеряли убитым 2 гусар, 4 пикинер и пятерых раненых, татар, согласно данным Прозоровского, было «побито» до 80 человек. Тем не менее, преследование отряда Леванидова продолжалось и Прозоровский был вынужден не дожидаясь прибытия пехоты выступить с ней на соединение. Он встретил Леванидова в полдень 23 июля у р. Бештерек, в 15 верстах от Ак-Мечети, где ему тоже пришлось сходу отбить атаку вражеской конницы (продолжавшейся с половины дня до самого вечера). Прозоровский застал совершенно обессилевших от усталости солдат, особенно изнурены были егеря, совершавшие марш под ружьем от самого Искута. Сюда же подошел и следовавший из д. Топлы батальон Курского мушкетёрского полка (капитан Машкин), который «вышел из гор безо всякого вреда», несмотря на то, что «окружен был толпами», благодаря тому, что капитан «употреблял… для устрашения татар выдуманные им интриги и сколь они не пресекали ему дорогу, однако шел, невзирая на то неустрашимо и достигнул повеленного ему соединения» [51]. Сам Прозоровский, как известно, был оставлен Долгоруковым, выступившим к Ени-Сале, охранять армейский обоз, находившийся в Ак-Мечети с гусарскими эскадронами и Донецким пикинерным полком, а также с казаками и артиллерийской командой в 175 человек. Обоз был окружен вагенбургом, т. е. укреплён весьма хорошо, что и позволило Прозоровскому безбоязненно идти на выручку пехоте. Во время его отсутствия, по его свидетельству, «татара к обозу подъезжали, и обратно отъехали» [52]. Зато они отогнали табун Ростовского карабинерного полка, пасшийся близ Салгирского ретраншемента, причём обстреляли пытавшихся преследовать их казаков. Интересно, что Прозоровский ничего не упоминает о серьёзном нападении на обоз, в то время как Долгоруков в реляции Екатерине говорит, что «застал… оный почти окруженный многочисленными войсками татарскими, под предводительством хана, которые перед самым прибытием моим отбиты были посланными от меня наперёд четырьма Бахмутского полку гусарскими и двумя Борисоглебского полку драгунскими эскадронами» [53].

”Татарский

Наиболее крупным центром мятежа был Старый Крым, где подготовкой к восстанию руководил один из представителей обширной ханской фамилии − Мегмет-Гирей. Судя по всему, выступлению в этом месте предавалось особое значение, поскольку захват Старого Крыма позволял отрезать «Керченскую группировку» русских войск от находящихся в середине Крыма. Веселицкий еще до начала кампании был осведомлён, что Гаджи-али Паша требовал от своих сторонников выступить раньше его высадки, последние же просили для этого доставить с турецких кораблей пушки. Как сообщал Веселицкий Долгорукову, именно Мегмет-Гирею было поручено «до пяти сот арб собрав и до тысячи пар волов, поставить оные к удобном за Старым Крымом месте, близ берега» [54]. Впоследствие планы изменились, но Мегмет-Гирею и без пушек удалось создать для русских серьёзные проблемы.

В Старом Крыму «толпы» из окрестных мест от гор до Сиваша стали собираться еще 21 июля. «В рассуждение» опасности командир Бузлыкского ретраншемента полковник Макаров (в его распоряжении находились батальон Курского полка и три гусарских эскдрона) просил идущего ему на подкрепление от Ени-Кале по приказу Прозоровского полковнику Репнинскому, выслать «наперед» кавалерию. Эта просьба была как нельзя своевременной: 22-го на рассвете мятежники атаковали малочисленный пост гусар, находившийся в Старом Крыму и состоявший из двух эскадронов Черного гусарского полка. Последним пришлось с боем ретироваться, причём во время этой ретирады погиб начальник поста капитан Мирко Карачун, вахмистр и еще 18 гусар. Макаров направил на подкрепление старокрымского поста всю остававшуюся у него кавалерию – последний гусарский эскадрон, роту Курского полка с двумя пушками под командованием подполковника Зембулатова, а вскоре и подоспевшую команду гусар Черного и Молдавского полков из отряда Репнинского: один экадрон к Старому Крыму, а три для пресечения движения противника со стороны гор. Сам Макаров всего с тремя ротами курского мушкетёрского полка оставался в Бузлыкском ретраншементе, набюдая как «из Карас-базара, так и от деревень, лежащих по Индалю и Карасу, а тож и от Сиваша, да и от стороны Ениколя следуют к тому Старому Крыму большие толпы татар» [55]. Деташемент Зембулатова (4 эскадрона гусар, до 300 человек пехоты и две пушки) встретил татарский отряд под предводительством самого Мегмет-Гирея «до 3000 простирающийся» и атаковал его. Схватка носила необычайно жаркий характер и стоила кавалерии еще 13 убитых гусар Черного полка, в том числе здесь погиб секунд-майор Скалон и три обер-офицера, а также 26 гусар Молдавского полка, в том числе 2 обер-офицера (всего в обеих стычках было убито 60 человек), еще 64 были ранены.

Столь крупные потери русской кавалерии в этом бою Долгорукову пришлось специально объяснить в своём рапорте Государственной военной коллегии, предпосланной им «Ведомости» о потерях в июльских событиях. «По изследованию» штаба «сие – написал командующий, − … ни от чего иного оказалось как толко, что те эскадроны были из числа вновь с поселения выкомандированных. Люди состояли в оных весьма молодые и в поворотах несовершенно еще экзерцированные, к тому же большею частью имели присталых лошадей, на которых они в весьма короткое время прискакав из Яни-коля и почти тотчас были употреблены к отражению татар» [56], к тому же атакой руководили пехотные офицеры «по несовершенному знанию конной службы», допустившие такой урон. По потерям этот бой был вторым после ялтинского сражения. Потери противника при атаке поста капитана Карачуна были исчислены в 30 человек (был убит и один мурза), при ответной атаке Зембулатова мятежники потеряли более 100 человек убитыми, трёх мурз, причём среди них погиб и брат Мемед-Гирея- Кадарши-мурза, «раненых, по объявлению пленных, отъехало в горы за Старой Крыма до 200 человек, а в плен взято татар 44» [57]. Восстание в Старом Крыму серьёзно нарушило коммуникацию Бузлыкского ретраншемента со ставкой и командующим корпусом и создало угрозу находившимся там войскам. Ситуация изменилась с прибытием 22 июля к Бузлыку из Ени-кале полковника Репнинского с Елецким пехотным полком и гренадерским батальоном. Эти войска на следующий день были направлены к деревне Салы для недопущения соединиться «толпам татар», идущим от Сиваша и с Керченского полуострова, с силами Мемед-Гирея. Здесь также произошел бой, причём немногочисленная русская кавалерия была сначала «с великим стремлением» атакована татарами, которые, принудили её ретироваться в каре, однако вскоре нападавшие «бомбами картечными и оружейными выстрелами в бег обратились» [58]. 23 июля в Бузлык прибыл со своими егерями Брянского полка из «Судакских гор» отряд подпоручика Есипова, который также пробиваясь сквозь толпы восставших благополучно соединился с войсками, потеряв, правда, по дороге весь свой обоз. Угроза Бузлыкскому посту заставила его командира полковника Макарова также отдать приказ и отряду майора Деева, стоявшего в Судаке, двигаться на соединение с ним, однако из-за того, что все дороги были перекрыты восставшими, этот приказ до Деева не дошел.

...Неспокойно было и на Керченском полуострове. В разгар событий в Старом Крыму, замещавший заболевшего командующего Керчь-еникальской группы генерал-майора Дельвига, полковник Ступишин получил известия о большом движении местных татар к деревне «султана Алим-Гирея» Бешкук. Отправившись туда из Ени-Кале во главе пехотного полка с эскадроном гусар и Компанейским, полковника Леонтовича полком, он застал не менее 6 тыс. татар «стоящих на высотах», за которыми виднелся обоз. Решив атаковать неприятеля на рассвете, Ступишин расположился на ночлег, однако ночью сам был атакован татарами, которые «с превеличайшим криком бросились на все фасы его каре с такою жестокостию, что до самого фронта доскакивали» [59]. Отогнав неприятеля пушечным и ружейным огнём

Сообщение отредактировал Борис - 7.8.2013, 19:17