Европейское дворянство в войнах 17 века. Опции

[Бобровский Д.]

СВЕДЕНИЯ О ТОМ, КАК БЫЛ РАНЕН

И ВЗЯТ В ПЛЕН

АНРИ ДЕ МОНМОРАНСИ,

ГУБЕРНАТОР ЛАНГЕДОКА

1.

СООБЩЕНИЕ ОЧЕВИДЦА

Это сообщение – подлинный документ, - приводится в книге одного тулузского историка. Автор – кавалерийский офицер, капитан, - адресовал его королю. Историк пишет: «вот этот документ передо мною, я привожу его слово в слово». Документ составлен довольно неуклюже, автор не был литератором, увы. В квадратных скобках мы приводим возможные уточнения. Итак:

«Герцог Монморанси, в простой кирасе, был верхом на породистом гасконском коне, сером в яблоках, с султаном из коричневых и синих перьев. Он пересек ров, в котором совсем или почти не было воды, за ним последовали те [из его соратников – А.Н.], у кого были хорошие лошади, в том числе господа де Сен-Лоран [братья?] . Прочие же остались смотреть, что с ними будет [по другую сторону рва, на окраине городка, стоял со своим отрядом Гастон Орлеанский].

У него в седельных кобурах было два пистолета и еще были приторочены два коротких и широких клинка, помимо шпаги, которую он держал в правой руке.

Мушкетеры встретили его залпом, и он был легко ранен, а сам разрядил пистолеты – из одного убил солдата, который ранил его из мушкета в бедро, а из другого ранил г-на Борегар-Шампона, командира эскадрона королевской кавалерии; тот, раненый [видимо, не тяжело], развернулся к герцогу Монморанси и выстрелил в него в упор. Пуля пронзила герцогу правую щеку, около уха, видимо, выбила также несколько зубов, поскольку он в тот момент что-то говорил или отдавал приказ.

Короче говоря, герцог сражался столь яростно, что еще многих ранил или убил. Но его прорыв некому было поддержать, и ему не удалось пробиться - это было неизбежно. Несомненно, если бы у его коня хватило сил перескочить через [видимо, другой] ров, он избежал бы плена. Но конь получил несколько мушкетных ран и наконец упал, увлекая седока.

Г-н герцог упал наземь, [к этому моменту] он был раз десять ранен из мушкетов, а также из пистолетов, и стрелявшие сразу закричали: «Монморанси! Монморанси!»

Тогда г-н де Сен-Мари, сержант из роты г-на Сен-Прейля, капитана гвардейского полка, приблизился к герцогу, и тот попросил не оставлять его. Тем временем подъехал г-н де Сен-Прейль, и герцог воскликнул: «А, Сен-Прейль!» Тот ответил: «Держитесь, сударь, это все пустяки!» И он приказал г-ну Сен-Мари присмотреть за раненым, а герцог снял с пальца правой руки недорогое кольцо и дал г-ну де Сен-Мари, прося сохранить его из любви к нему, позаботиться о нем и помочь ему исповедоваться, поскольку [полагал, что] близится его смертный час.

Тотчас же г-н де Сен-Мари поднял его и пронес на своей спине две тысячи шагов, а то и более, с помощью нескольких слуг. Он привел к раненому духовника маршала Шомберга, и тот его исповедал. Духовник также вызвал десяток солдат (королевских гвардейцев) для конвоирования, и г-на герцога перенесли в Кастельнодари; для этого взяли лестницу [стремянку] , на нее положили доски и несколько плащей. В городе герцогу перевязали раны.

20 сентября 1632 года»

[ В других воспоминаниях Сен-Мари называется Сен-Мартеном. Биографию Сен-Прейля см. в отдельном тексте.]

2.

ВОСПОМИНАНИЯ ЖИТЕЛЕЙ КАСТЕЛЬНОДАРИ

«….Первый выстрел задел ему горло, и это привело его в ярость. Он ввязался в схватку и пробился до седьмого ряда противников, под градом мушкетных пуль. Две пистолетных пули пробили ему правую щеку, выбив несколько зубов. Конь его пал мертвым. Два сержанта, приблизившись к нему, разоружили его и сняли кирасу. Бутелье (сержант - А.Н.) отправился в Кастельнодари, чтобы приготовить для него квартиру. Сен-Мартен взвалил герцога на плечи и перенес на хутор, расположенный на полпути до Кастельнодари. Герцог попросил исповедника; духовник маршала Шомберга, придя на хутор, оказал ему эту услугу, а затем явился хирург роты королевских шволежеров и перевязал ему раны. Выяснилось, что герцог получил семнадцать ран; ему перевязали раны на шее и на голове, а потом понесли в Кастельнодари на лестнице-стремянке, на которую положили пару досок, немного соломы и несколько плащей. Его конвоировали десять вооруженных солдат из королевской роты, которых прислал маршал Шомберг.

Шомберг не рискнул оставить Монморанси в Кастельнодари. Там было небезопасно. Потому 05 сентября он покинул город и лично сопроводил его до замка Лектур (Lectoure), комендантом которого был маршал де Роклор (Roquelaure). Для обеспечения охраны пленника он разместил в окрестностях восемь подразделений кавалерии.

Выдержки из писем Шомберга к Ришелье:

- (04/09/1632), о ранениях Монморанси и потерях в его отряде: «...Г-н де Монморанси не умер от полученных ран, многие его спутники убиты, но монсеньор герцог Орлеанский еще находится в трех лье отсюда со своей армией...»

H.G.L T12 Preuves C1816 piece 1632

- (07/09/1632): «...Я надеюсь, монсеньор, что вы одобрите решение, принятое мною касательно г-на де Монморанси, и ожидаю, что вскорости вы сообщите мне, каковы будут распоряжения короля и что я должен буду делать с ним дальше..».

H.G.L T12 Preuves C1820 piece 547

В своем последнем бою герцог проявил отвагу, достойную рыцарей былых времен. Граф де Риё убеждал его, что надобно отступить. Герцог ответил: «Риё, мой добрый друг, медлить нам больше нельзя. Вперед – и будем держаться стойко!» На что граф ответил: «Раз так, сударь, я умру с вами.»



От мастера\переводчика:

Вот такие были люди. Люди, которые произносили подобные фразы не для красного словца - они так чувствовали и так жили.

3. ПОСЛЕДСТВИЯ - РЕЗЮМЕ ИСТОРИКА

Король лично направился в Лангедок, чтобы покарать восставших. Он велел созвать заседание генеральных штатов, и они собрались, как обычно, в Монпелье. Однако они не могли уже больше дискутировать на тему налогообложения. Анри де Монморанси предстал перед судом Парламента в Тулузе, которым председательствовал хранитель печатей. По приказу Ришелье они осудили его на смерть. Герцог был обезглавлен во дворе ратуши в субботу 30 октября 1632 г.

Когда завязался бой, пишет Мишо (Michaud) в своей «Биографии», за ним последовал в атаку всего один эскадрон, и они пробились вглубь рядов противника на двадцать пять или тридцать шагов (футов?). Но встречные залпы мушкетеров были столь сильны, что более дюжины его спутников пали мертвыми тут же; ряд других был выведен из строя, а остальные обратились в бегство. Монморанси, получив удар шпагой(?) по горлу, так разъярился, что, пришпорив коня, перескочил через ров шириною три или четыре туаза (шесть футов, около двух метров – А.Н.), который отделял его от

пехотинцев противника. Он сметал со своего пути всякого, кто подворачивался (…). Наконец, он прострелил из пистолета левую руку одному капитану шволежеров, который намеревался с ним сразиться. Тот, вытащив пистолет правой рукой, выстрелил, пробив ему правую щеку возле уха (…)Монморанси продолжал сражаться, как будто остался невредим; но почти сразу же его конь, получивший несколько ран, споткнулся, взвился и упал наконец мертвым. Герцог не смог выбраться и остался лежать, словно мертвый. (…) Когда его принесли в Кастельнодари, жители города так взволновались, что пришлось обнаженными клинками отгонять толпу; люди заливались слезами и открыто проявляли свою скорбь при виде этих импровизированных носилок. Эта скорбь еще сильнее проявилась в Тулузе на протяжении тех пяти дней, пока шел процесс, и после гибели маршала. Но и в войсках, которые ввели в город 29 октября, чувствовалась та же боль, что и у местного населения, и на лицах солдат можно было прочесть, что они с сожалением исполняют данный им приказ по охране порядка в городе.


Анри де Монморанси. Портрет Франсуа-Эдуарда Пико (XIX век)

Сообщение отредактировал Kirill - 31.5.2012, 21:20

[Бобровский Д.]

Да, портреты очень хорошие. Спасибо.

Придется про них написать, раз уж они тут есть...
Про принца Руперта я уже делал посты №44 и 45.

Напишем про...

См. в галерее форума

герцог де Бофор (16 января 1616 — 25 июня 1669). Внук Генриха IV и Габриэли д'Эстре.
Был значимой фигурой Фронды, позже в чине адмирала отличился в морских боях в Средиземном море, где и погиб.

Особенно критично к нему ставится в своих известных мемуарах Жан Поль де Гонди, кардинал де Рец: "Герцогу де Бофору не дано было великих замыслов, он не шёл дальше намерений… У самого же герцога ум был скуден, тяжел и к тому же затуманен самодовольством. Он почитал себя ловким, и от этого казался плутом, так как с первого взгляда видно было, что ему недостает смысла, чтобы быть коварным. Он отличался личной храбростью, более чем это обыкновенно свойственно хвастунам — а он был им во всех отношениях — и ни чем не похвалялся так лживо, как своими любовными победами. Он говорил и мыслил, как простонародье, кумиром которого он некоторое время был…"

Однако, он слишком несправедлив к этому человеку...

С юных лет участвовал в войнах — еще в возрасте 12 лет был в экспедиции против Савойи в 1628 году. Принимал участие в осадах Корби, Эсдена и Арраса. Следуя примеру своего отца, вступал в заговоры против кардинала Ришельё, и был вынужден провести некоторое время в изгнании, при дворе английского короля. Известный мемуарист Франсуа де Ларошфуко так его описал...
"Герцог Бофор обладал великолепною внешностью: он был высокого роста, ловок в телесных упражнениях и неутомим; ему были присущи отвага и способность воодушевляться, но он постоянно во всем хитрил и не был правдив; его ум был тяжеловесен и неотесан; тем не менее он достаточно искусно достигал своих целей, идя напролом; в нем было много завистливости; его доблесть была велика, но нестойка; на людях он неизменно держался храбро, но в чрезвычайных обстоятельствах нередко чрезмерно берегся"

Тем не менее, герцог постоянно участвовал во многих сражениях Фронды. Вот описание одного из них с участием де Бофора, записанное все тем же Ларошфуко в своих мемуарах. Это Сражение при Блено (7 апреля 1652 г.) было первым, когда Конде и Тюренн сражались друг против друга. Оно описано также в мемуарах Таванна, Гурвиля, Навая, Рамсэ и самого Тюренна.

"Армия, выйдя из Монтаржи, направилась в Шато-Ренар. Туда же
одновременно с нею прибыл из Парижа Гурвиль доложить Принцу соображения его
друзей по поводу образа действий, которого ему должно держаться относительно
Месье и Парламента. Их суждения были весьма различны, ибо некоторые
советовали ему оставаться при армии, потому что решения Месье и Парламента
неизменно будут зависеть от хода событий в этой войне и еще потому, что,
пока он будет стоять во главе внушительной армии, в его власти будет и
партия, тогда как, уехав в Париж, он лишит свою армию того уважения, которое
ей сообщило его присутствие, не говоря уж о том, что недопустимо оставить
командование в руках тех же лиц, чья рознь и зависть едва не вызвали столько
неурядиц и бедствий. Г-н де Шавиньи, напротив, извещал Принца, что его
присутствие в Париже безусловно необходимо; что двор и новый кардинал Рец,
ранее коадъютор Парижский, с каждым днем усиливают в Парламенте свои
происки и в конце концов втянут в них и герцога Орлеанского, если Принц
лично не прибудет в Париж, дабы извлечь его из зависимости, в которой тот
ныне находится, и приставить к нему вместо кардинала Реца г-на де Рогана и
г-на де Шавиньи. В заключение своих советов и те и другие указывали, что
крайне необходимо предпринять против армии короля что-нибудь достаточно
крупное и что решение всего - в счастливом исходе предпринятого.
Тогда же Принцу стало известно, что подразделение королевской армии под
командованием маршала Окенкура все еще располагается на отстоящих друг от
друга квартирах, совсем недалеко от Шато-Ренара, и что на следующий день оно
должно соединиться с войсками г-на де Тюренна. Это сообщение побудило Принца
к решению двинуться тем же вечером со всей своей армией прямо на войска
маршала Окенкура, не дав ему времени собрать их вместе и отступить к г-ну де
Тюренну. Успех оправдал его ожидания: сначала он проник в две войсковые
квартиры, которые подали сигнал тревоги другим, что тем не менее не помешало
ему тотчас овладеть всеми пятью. Первые четыре не оказали сопротивления.
Построившись в боевой порядок с восемью сотнями кавалеристов на берегу
ручья, переправляться через который можно было только поодиночке по очень
узкой и очень разрушенной запруде, маршал Окенкур сделал вид, что собирается
драться за эту переправу, дабы оградить от нападения неприятеля свою
расположенную за ней пятую войсковую квартиру. Но после того как герцог
Немур и еще трое или четверо всадников преодолели это препятствие, маршал,
сочтя, что вся армия Принца должна быть уже совсем рядом, отступил и
стал позади квартиры, позволив ее беспрепятственно грабить и
удовольствовавшись построением своих людей в боевой порядок, чтобы
попытаться в подходящее для этого время обрушиться на занявшихся грабежом.
Эта квартира оказала не большее сопротивление, чем остальные, но так как
дома были крыты соломою и ее подожгли, маршалу Окенкуру не стоило большого
труда установить в отблесках пламени численность переправившихся, и,
обнаружил, что там было не более сотни кавалеристов, он устремился на них со
своими восемью сотнями. Увидев, что на него летит конница, Принц быстро
составил отряд из тех, кто был вместе с ним, и, несмотря на такое
неравенство в силах, двинулся навстречу вратам. Сама судьба, казалось,
собрала в этом месте всех высших офицеров его армии, дабы он увидел воочию,
что одна роковая случайность может разом отнять у него все. В первый ряд,
где находился он сам, Принц поставил герцогов Немура, Бофора и Ларошфуко,
принца Марсийака, командовавшего испанскими войсками маркиза Кленшана,
генерал-лейтенанта графа Таванна, графа Гито, графа Гокура и еще
несколько офицеров. Два неприятельских эскадрона с очень близкого расстояния
произвели по ним залп, не вызвав, однако, среди них замешательства. Но когда
два других эскадрона маршала Окенкура сразу же после этого налетели на
всадников Принца, герцог Немур был ранен навылет выстрелом, из пистолета, а
конь его убит. Отряд Принца, не выдержав две последовавшие друг за другом
атаки, дрогнул и, рассыпавшись, беспорядочно подался на сотню шагов в
сторону объятой огнем войсковой квартиры, но Принц и бывшие с ним высшие
офицеры, перехватив головных всадников своего обратившегося в бегство
отряда, остановили его. Враги, удовольствовавшись тем, что его оттеснили, не
стали в него врубаться из опасения, как бы он не был поддержан пехотой,
барабаны которой они уже слышали. Вырвалось вперед лишь несколько
неприятельских офицеров и солдат-кавалеристов, и скакавший в двенадцати или
пятнадцати шагах позади своего откатывающегося отряда принц Марсийак
обернулся и между обоими отрядами убил, пронзив шпагою, преследовавшего его
офицера. Принц, как я сказал, остановил своих и повернул их лицом к врагу.
Тем временем, переправившись по тесной запруде, к чему подоспели еще
тридцать кавалеристов. Нрииц и герцог Ларошфуко возглавили их и кинулись на
маршала Окенкура с фланга, тогда как герцог Бофор, которого Принц оставил
при первом отряде, по его приказанию атаковал врагов в лоб. Это окончательно
опрокинуло неприятеля. Часть его устремилась в Блено, а остальных три или
четыре лье гнали к Осеру, причем они так и не попытались собраться вместе.
{20} Они потеряли весь свой обоз, и было захвачено три тысячи лошадей.
Разгром врага был бы еще полнее, если бы Принцу не доложили о приближении
уже показавшейся армии г-на де Тюренна. Это известие заставило его вернуться
к своей пехоте, рассыпавшейся для грабежа. Собрав войска, Принц двинулся на
г-на де Тюренна, построившего свою армию в боевой порядок на чрезвычайно
обширной равнине, меньше чем на мушкетный выстрел от леса очень большой
протяженности. По середине этого леса, чтобы подойти к неприятелю, и должна
была двигаться армия Принца. Проход, по которому ей предстояло идти, был
достаточно широк, чтобы по нему могли следовать плечом к плечу два
эскадрона, но, поскольку он был очень топок и к тому же изрыт несколькими
водоотводными рвами, добраться до равнины можно было только поодиночке.
Принц, увидев, что равнину занимают враги, бросил свою пехоту справа и слева
в лес, который ее окаймлял, с тем, чтобы заставить неприятеля удалиться. Это
возымело желательное для него действие, ибо г-н де Тюренн, опасаясь, что ему
будет досаждать обстрел из мушкетов, оставил свою позицию, чтобы занять
другую, расположенную несколько дальше и на более высокой местности, чем
позиция Принца. Это движение навело Принца на мысль, что г-н де Тюренн
намеревается отойти к Жьену и что его легко можно будет разбить в сумятице
отступления раньше, чем он успеет туда добраться. Ради этого Принц выдвинул
свою кавалерию и поторопился отдать приказание о переходе через теснину
шести эскадронов с последующим выходом их на равнину. Но г-н де Тюренн,
рассудив, насколько невыгодно для него вступить на открытом поле в сражение
с Принцем, войска которого только что одержали победу и имели над ним
численный перевес, принял решение броситься со шпагой в руке на эти
шесть эскадронов, чтобы разбить успевших прейти через лес и остановить
остальных за тесниною. Разгадав его намерение, Принц приказал своей
кавалерии возвратиться на прежнее место, и, таким образом, теснина между
противниками помешала им ринуться друг на друга, ибо наступающий оказался бы
в крайне невыгодном положении. Обе стороны удовольствовались поэтому
выдвижением вперед артиллерии и продолжительной пальбою из пушек,
протекавшей, однако, с неравным успехом, так как, не говоря уж о том, что у
г-на де Тюренна было больше орудий и их лучше обслуживали, его артиллерия
имела за собой также то преимущество, что занимала господствующую над
войсками Принца позицию, а это вело к тому, что почти ни один ее выстрел по
ним, зажатым в проходе, который разделял лес, не пропадал даром. Таким
образом Принц потерял более ста двадцати солдат-кавалеристов и несколько
офицеров, и среди них - Маре, брата маршала Грансе. При том же положении дел
прошел и остаток дня, а на закате г-н де Тюренн отошел к Жьену. Маршал
Окенкур, присоединившийся к нему после своего поражения, находился в его
арьергарде и, прибыв в сопровождении нескольких офицеров, чтобы отвести
назад стоявший ближе всего к теснине эскадрон королевских войск, был узнан
Принцем, пославшим сказать ему, что он будет рад с ним повидаться и что
маршал может подъехать ближе, положившись на его слово. Тот так и сделал и,
подъехав с сопровождавшими его офицерами, нашел Принца с герцогами Бофором и
Ларошфуко и еще двумя или тремя приближенными. Их беседа прошла в обмене
любезностями и шутках Принца по поводу только что происшедшего с маршалом, а
также в оправданиях по тому же поводу маршала Окенкура, который жаловался на
г-на де Тюренна, хотя можно доподлинно утверждать, что в этот день тот
совершил два великолепных и смелых деяния, спасших как его армию, так и
двор. Ибо, как только ему стало известно, что войска маршала Окенкура,
которые должны были на следующий день присоединяться к нему, подверглись
нападению, он направился с очень малыми силами в то самое место, где наши
наткнулись на построенный им боевой порядок, и прождал там весь день свои
остальные войска, подвергнув себя опасности потерпеть неизбежное поражение,
что и случилось бы, если бы Принц сразу набросился на него, вместо того
чтобы преследовать на протяжении двух или трех лье обратившиеся в бегство
войска маршала Окенкура. В тот же день он спас и остальную армию короля,
когда с большим мужеством и отлично руководя боем кинулся на переправившиеся
через теснину шесть эскадронов Принца и этим своим деянием остановил армию,
которая, без сомнения, разбила бы его наголову, если бы смогла построиться в
боевой порядок на равнине, где он стоял.
После отступления королевской армии Принц двинул свою по дороге на
Шатильон, а сам отправился переночевать на квартиры у Бриарского канала близ
Брюлери. На следующий день он вместе со всеми своими войсками вступил в
Шатильон. Два дня спустя, передав командование над ними Кленшану и графу
Таванну, он выехал в Париж вместе с герцогами Бофором и Ларошфуко".

Герцог дн Бофор примирился с короной в 1653 году. Король поручил ему несколько важных военных экспедиций. Был назначен гроссмейстером, шефом и главным суперинтенданом навигации. С 1662 года командует французским флотом и бьет турок на Средиземноморье.

В марте 1665 года он возглавил небольшой флот, разгромивший равные ему по силам алжирские силы у Голетты, Тунис. В 1669 году вместе с венецианцами защищал критскую Кандию (совр. Ираклион) от оттоманских турок, и 25 июня 1669 года без вести пропал в ночной вылазке.

Вот как описывает эти трагические события другой мемуарист эпохи: Герцог де Навайль - Филипп де Монто де Бенак (ок.1619-1684)

" Ни галеры папы, ни флот короля еще не подошли, но если мы хотели освободить город от осады, нам следовало не дожидаться их, а застигнуть турок врасплох, когда те и помыслить не могли, что мы атакуем их немедленно после утомительного морского перехода. Мы рассудили, что время, необходимое им для приведения в порядок укреплений и соединения со своей конницей умалит их преимущество в виду уязвимости наших войск при высадке на берег, и решили действовать стремительно. Мне надлежало организовать высадку возможно быстрее, я приложил к тому все усилия и уже через сутки все мои отряды оказались на суше. Отдав все необходимые для этого случая распоряжения, я поинтересовался у Морозини и маркиза де Сент-Андре, когда же мне будут приданы обещанные три тысячи человек, но вдруг услышал как один говорит другому шепотом, что они не могут предоставить мне ни одного солдата, ибо им некого даже посылать в дозор. Можно представить, что я тогда подумал! Мысль о том, какому риску я подвергнусь, если предприму наступление одними лишь собственными силами, безо всякой поддержки, заставило меня поколебаться в своем намерении. Морозини, догадавшись об этом, поручился поддержать мою атаку двенадцатью сотнями человек со стороны форта Святого Андрея, дабы помешать туркам, стоявшим под его стенами, прийти на помощь тем, на кого мне предстояло напасть, - а кроме того послать четыреста землекопов заклепать вражеские орудия и разрушить укрепления батареи: это была единственная помощь, на которую я мог надеяться со стороны союзников. Господин де Бофор пообещал придать мне сто пятьдесят человек из судовых команд и подвести свои корабли к обоим местам сражений на расстояние мушкетного выстрела, намереваясь прикрывать наши атаки огнем корабельных пушек. Понимая, что город вот-вот падет и нет иного средства спасти его, я решил выполнить задуманное.
Стало известно, что мешкать долее нельзя ни дня: на выручку туркам уже подоспела часть их кавалерии, другая была на подходе, и они продолжали основательно укрепляться. Когда спустилась ночь, я сел в шлюпку и поплыл на разведку к тому месту, где решил атаковать их, а заодно осмотрел и форт Святого Димитрия, под прикрытием которого готовился ввести свои войска в бой. Выработав со старшими офицерами королевской армии порядок боевых действий, я доложил его Морозини и маркизу де Сент-Андре и попросил их высказать мнение о предстоящем важном сражении; те внимательно изучили весь мой план и заявили, что атака подготовлена по всей форме, и им нечего добавить к тем предосторожностям, которые я предусмотрел.
А силами я распорядился так: отделил от своих войск четыреста пехотинцев с пятьюдесятью гренадерами во главе, придал им три эскадрона кавалерии и поручил командование всем этим отрядом бригадиру господину Дампьеру. За ним должны были следовать рота гвардейского полка, полк Сен-Вальера, Лотарингский, Бретонский и четыре кавалерийских эскадрона, поддержанных полками Монтегю, Грансе и Жонзака. В резерв, который предстояло возглавить господину графу де Шуазелю, я поставил полки д'Аркура, Конти, Линьера, Розана, Монпеза и четыре других кавалерийских эскадрона для прикрытия флангов. В каждом полку было только четыре роты, а в каждой роте - лишь по сорок человек. Свой центр я разместил на возвышенности между двух неприятельских позиций, чтобы помешать их сообщению, между первой и второй линиями поставил пятьдесят королевских мушкетеров, а также сотню офицеров запаса, на чью помощь рассчитывал в крайнем случае. Морскую пехоту, которой предстояло высадиться слева от Сабионеры, возглавил сам господин де Бофор, хотя я и предостерегал его от участия в битве.
Пока господин Кольбер-Молевриер, которого я назначил бригадиром морских пехотинцев, подготавливал их высадку в порту, я распорядился навести через ров две переправы, чтобы облегчить вылазку. Не забывая, что превосходящие силы врага могли потеснить меня и вынудить к отступлению, я установил в форте Святого Димитрия много орудий, послал туда стрелков-мушкетеров, а два батальона, присланные с наших кораблей, разместил за пятидесят шагов от контрэскарпа.
В моем распоряжении помимо упомянутых батальонов находились лишь четыре тысячи пехоты и пять сотен кавалерии, - однако кавалеристы давали мне огромное преимущество, ибо неприятельская конница всё еще не подошла. Не следовало ждать успеха от лобовой атаки: неприятель засел в глубоких траншеях, окопался, и выбить его оттуда можно было лишь ударив во фланг или в тыл. Рассудив так, я вывел солдат через два заранее подготовленных прохода, велев соблюдать порядок и тишину. Под покровом ночи наше маленькое войско незаметно прошло совсем близко от позиций противника и приготовилось к бою. Рассвет занялся, когда маневр уже был завершен: нас заметили, едва наш арьергард успел образовать вторую линию. Солдаты, находившиеся на расстоянии выстрела от неприятеля, ринулись в атаку, прямо под огонь мушкетов. Перед траншеями враги выстроили два редута, на штурм которых я послал авангард господина Дампьера: тот, отважно сражаясь, завладел ими и уничтожил всех, кто пытался оказать сопротивление. Одновременно я напал на неприятельские позиции возле редутов, бросив в бой полки Сен-Вальера и Лотарингский. Те, кому я приказал занять траншеи и батарею, дрались так лихо, что вскоре майор гвардии господин де Кастеллан, командовавший ротами этого полка, не только стал хозяином неприятельских траншей, но и отбил у турок тридцать орудий и насыпи, окружавшие батарею. В ходе новой атаки врагов ждал окончательный разгром: основная часть неприятельских сил в беспорядке отступила на гору, возвышавшуюся поблизости, иные бежали, многие искали спасения в морских волнах, и я видел даже таких, которые, умоляя о пощаде, крестились и кричали, что они - христиане.
Прошло более двух часов, как мы овладели этой турецкой позицией, как вдруг на батарее из-за случайного огня взорвался порох. Злосчастный взрыв унес жизни многих наших солдат и офицеров, разметав гвардейские роты, занявшие этот участок. Турки, которые отошли было на гору, увидели случившееся и, ободренные подоспевшей к ним от бастиона Святого Андрея и из Новой Кандии помощью более чем в двадцать вымпелов, ринулись на нас. Мне пришлось выслать против них кавалеристов, но турецкому подкреплению удалось отбить их натиск и завязать бой с основными моими силами. Следуя за эскадроном Сент-Эстева, я контратаковал во главе королевских мушкетеров и гвардейцев и вытеснил противника с того участка, который ему удалось занять.
Незадолго до взрыва пороха, видя отступление врага и думая, будто победа уже обеспечена, герцог де Бофор оставил свои позиции, ибо не считал более необходимым удерживать их, и направился в нашу сторону, сопровождаемый одним лишь шевалье де Виларсо. По пути он наткнулся на один из наших отрядов, который теснили превосходящие силы турок, возглавил его, яростно сражался, но был покинут, и никто так и не узнал, что с ним сталось".



Город Кандия с его укреплениями, 1651 год.

[Иоакиммюрат]

Спасибо большое за Ваш труд!
Учитывая его поведение в сражениях сказать, что его храбрость была "нестойка" - очень необъективно... (насчет мнения Ларошфуко)... Кроме того, последние годы он сражался с пиратами - куда более благородное занятие, по сравнению с поступками предшественников, дававших когда-то приют Хызыр-реису... а тут и охота на пиратов, и экспедиция, и Голетта, и Кандия, где он пал героем... Но это касаемо героизма... Указание сразу двух мемуаристов на его плутовство тоже говорят о его сложном характере... Он, как и всякий человек, имел недостатки... Но все недостатки меркнут перед его доблестью.
хочу Вас спросить насчет Дюма. После его романов у меня устойчивое мнение, что он очень вольно трактует историю (даже творит с историей все что хочет)... Но вот, например, его "жизнь Людовика XIV" (я, кажется там в свое время читал про дуэль не то Немура с Бофором, не то внуков герцога Гиза и Гаспара де Колиньи) - вроде как не художественное произведение... Вы не знаете - насколько серьезно использовал он источники составляя не литературные изыскания? Просто, кроме прочего, у него есть интересные сведения о гибели де Бофора

"В 3 часа утра Дампьер начал наступление; его солдаты нашли турецких солдат погруженными в сон, и казалось, победа близка, но, обратившись в бегство, турки подожгли несколько пороховых мин, которые взорвались в рядах наступающих. Разнесся слух, что везде подведены подкопы, что все скоро взлетит на воздух, и панический страх овладел солдатами Бофор и Навайль увидели бегство солдат, устремлявшихся с поля боя с криками «Спасайся, кто может!» — И с находившимися при них людьми попытались остановить бегущих, поражая их ударами своих шпаг и криками «Стой!», но ничто не помогало. Страх был так велик, что отступающие увлекли в бегство свежие войска.

Герцог де Бофор не мог, подобно другим, обратиться в бегство. Среди общей ретирады он собрал около себя несколько благородных людей и, подняв шпагу, сказал:

— Господа! Пойдемте, докажем всем, что есть еще во Франции люди, которые если не умеют победить, то умеют умереть!

С этими словами герцог бросился в ряды турок и тем кончилось его поприще. Никто после этого не видел де Бофора и ничего о нем не слышал — он пропал без вести."

Сообщение отредактировал Иоакиммюрат - 29.7.2013, 4:57

[Бобровский Д.]

Спасибо большое за Ваш труд!
Учитывая его поведение в сражениях сказать, что его храбрость была "нестойка" - очень необъективно... (насчет мнения Ларошфуко)... Кроме того, последние годы он сражался с пиратами - куда более благородное занятие, по сравнению с поступками предшественников, дававших когда-то приют Хызыр-реису... а тут и охота на пиратов, и экспедиция, и Голетта, и Кандия, где он пал героем... Но это касаемо героизма... Указание сразу двух мемуаристов на его плутовство тоже говорят о его сложном характере... Он, как и всякий человек, имел недостатки... Но все недостатки меркнут перед его доблестью.
хочу Вас спросить насчет Дюма. После его романов у меня устойчивое мнение, что он очень вольно трактует историю (даже творит с историей все что хочет)... Но вот, например, его "жизнь Людовика XIV" (я, кажется там в свое время читал про дуэль не то Немура с Бофором, не то внуков герцога Гиза и Гаспара де Колиньи) - вроде как не художественное произведение... Вы не знаете - насколько серьезно использовал он источники составляя не литературные изыскания? Просто, кроме прочего, у него есть интересные сведения о гибели де Бофора

"В 3 часа утра Дампьер начал наступление; его солдаты нашли турецких солдат погруженными в сон, и казалось, победа близка, но, обратившись в бегство, турки подожгли несколько пороховых мин, которые взорвались в рядах наступающих. Разнесся слух, что везде подведены подкопы, что все скоро взлетит на воздух, и панический страх овладел солдатами Бофор и Навайль увидели бегство солдат, устремлявшихся с поля боя с криками «Спасайся, кто может!» — И с находившимися при них людьми попытались остановить бегущих, поражая их ударами своих шпаг и криками «Стой!», но ничто не помогало. Страх был так велик, что отступающие увлекли в бегство свежие войска.

Герцог де Бофор не мог, подобно другим, обратиться в бегство. Среди общей ретирады он собрал около себя несколько благородных людей и, подняв шпагу, сказал:

— Господа! Пойдемте, докажем всем, что есть еще во Франции люди, которые если не умеют победить, то умеют умереть!

С этими словами герцог бросился в ряды турок и тем кончилось его поприще. Никто после этого не видел де Бофора и ничего о нем не слышал — он пропал без вести."

Да, Дюма всегда достаточно вольно обращаля с историческими персонажами в своих романах...особенно в "Трех мушкетерах", НО "жизнь Людовика XIV" это не совсем роман, а сорее попытка составить биографию короля. Довольно не плохая...

В приведенном Вами отрывке, все более менее правильно (видимо Дюма тоже при описании его гибели пользовался мемуарами герцог де Навайля), добавив к ним слова..."— Господа! Пойдемте, докажем всем, что есть еще во Франции люди, которые если не умеют победить, то умеют умереть!" которых нет в мемуарах герцога. Вот, пожалуй, единственное, что Дюма написал лично от себя. И такие вот выдуманные диалоги встречаются в его труде "жизнь Людовика XIV".

А так все верно.... Возможно, что то подобное он действительно говорил.