Европейское дворянство в войнах 17 века. Опции

[Бобровский Д.]

СВЕДЕНИЯ О ТОМ, КАК БЫЛ РАНЕН

И ВЗЯТ В ПЛЕН

АНРИ ДЕ МОНМОРАНСИ,

ГУБЕРНАТОР ЛАНГЕДОКА

1.

СООБЩЕНИЕ ОЧЕВИДЦА

Это сообщение – подлинный документ, - приводится в книге одного тулузского историка. Автор – кавалерийский офицер, капитан, - адресовал его королю. Историк пишет: «вот этот документ передо мною, я привожу его слово в слово». Документ составлен довольно неуклюже, автор не был литератором, увы. В квадратных скобках мы приводим возможные уточнения. Итак:

«Герцог Монморанси, в простой кирасе, был верхом на породистом гасконском коне, сером в яблоках, с султаном из коричневых и синих перьев. Он пересек ров, в котором совсем или почти не было воды, за ним последовали те [из его соратников – А.Н.], у кого были хорошие лошади, в том числе господа де Сен-Лоран [братья?] . Прочие же остались смотреть, что с ними будет [по другую сторону рва, на окраине городка, стоял со своим отрядом Гастон Орлеанский].

У него в седельных кобурах было два пистолета и еще были приторочены два коротких и широких клинка, помимо шпаги, которую он держал в правой руке.

Мушкетеры встретили его залпом, и он был легко ранен, а сам разрядил пистолеты – из одного убил солдата, который ранил его из мушкета в бедро, а из другого ранил г-на Борегар-Шампона, командира эскадрона королевской кавалерии; тот, раненый [видимо, не тяжело], развернулся к герцогу Монморанси и выстрелил в него в упор. Пуля пронзила герцогу правую щеку, около уха, видимо, выбила также несколько зубов, поскольку он в тот момент что-то говорил или отдавал приказ.

Короче говоря, герцог сражался столь яростно, что еще многих ранил или убил. Но его прорыв некому было поддержать, и ему не удалось пробиться - это было неизбежно. Несомненно, если бы у его коня хватило сил перескочить через [видимо, другой] ров, он избежал бы плена. Но конь получил несколько мушкетных ран и наконец упал, увлекая седока.

Г-н герцог упал наземь, [к этому моменту] он был раз десять ранен из мушкетов, а также из пистолетов, и стрелявшие сразу закричали: «Монморанси! Монморанси!»

Тогда г-н де Сен-Мари, сержант из роты г-на Сен-Прейля, капитана гвардейского полка, приблизился к герцогу, и тот попросил не оставлять его. Тем временем подъехал г-н де Сен-Прейль, и герцог воскликнул: «А, Сен-Прейль!» Тот ответил: «Держитесь, сударь, это все пустяки!» И он приказал г-ну Сен-Мари присмотреть за раненым, а герцог снял с пальца правой руки недорогое кольцо и дал г-ну де Сен-Мари, прося сохранить его из любви к нему, позаботиться о нем и помочь ему исповедоваться, поскольку [полагал, что] близится его смертный час.

Тотчас же г-н де Сен-Мари поднял его и пронес на своей спине две тысячи шагов, а то и более, с помощью нескольких слуг. Он привел к раненому духовника маршала Шомберга, и тот его исповедал. Духовник также вызвал десяток солдат (королевских гвардейцев) для конвоирования, и г-на герцога перенесли в Кастельнодари; для этого взяли лестницу [стремянку] , на нее положили доски и несколько плащей. В городе герцогу перевязали раны.

20 сентября 1632 года»

[ В других воспоминаниях Сен-Мари называется Сен-Мартеном. Биографию Сен-Прейля см. в отдельном тексте.]

2.

ВОСПОМИНАНИЯ ЖИТЕЛЕЙ КАСТЕЛЬНОДАРИ

«….Первый выстрел задел ему горло, и это привело его в ярость. Он ввязался в схватку и пробился до седьмого ряда противников, под градом мушкетных пуль. Две пистолетных пули пробили ему правую щеку, выбив несколько зубов. Конь его пал мертвым. Два сержанта, приблизившись к нему, разоружили его и сняли кирасу. Бутелье (сержант - А.Н.) отправился в Кастельнодари, чтобы приготовить для него квартиру. Сен-Мартен взвалил герцога на плечи и перенес на хутор, расположенный на полпути до Кастельнодари. Герцог попросил исповедника; духовник маршала Шомберга, придя на хутор, оказал ему эту услугу, а затем явился хирург роты королевских шволежеров и перевязал ему раны. Выяснилось, что герцог получил семнадцать ран; ему перевязали раны на шее и на голове, а потом понесли в Кастельнодари на лестнице-стремянке, на которую положили пару досок, немного соломы и несколько плащей. Его конвоировали десять вооруженных солдат из королевской роты, которых прислал маршал Шомберг.

Шомберг не рискнул оставить Монморанси в Кастельнодари. Там было небезопасно. Потому 05 сентября он покинул город и лично сопроводил его до замка Лектур (Lectoure), комендантом которого был маршал де Роклор (Roquelaure). Для обеспечения охраны пленника он разместил в окрестностях восемь подразделений кавалерии.

Выдержки из писем Шомберга к Ришелье:

- (04/09/1632), о ранениях Монморанси и потерях в его отряде: «...Г-н де Монморанси не умер от полученных ран, многие его спутники убиты, но монсеньор герцог Орлеанский еще находится в трех лье отсюда со своей армией...»

H.G.L T12 Preuves C1816 piece 1632

- (07/09/1632): «...Я надеюсь, монсеньор, что вы одобрите решение, принятое мною касательно г-на де Монморанси, и ожидаю, что вскорости вы сообщите мне, каковы будут распоряжения короля и что я должен буду делать с ним дальше..».

H.G.L T12 Preuves C1820 piece 547

В своем последнем бою герцог проявил отвагу, достойную рыцарей былых времен. Граф де Риё убеждал его, что надобно отступить. Герцог ответил: «Риё, мой добрый друг, медлить нам больше нельзя. Вперед – и будем держаться стойко!» На что граф ответил: «Раз так, сударь, я умру с вами.»



От мастера\переводчика:

Вот такие были люди. Люди, которые произносили подобные фразы не для красного словца - они так чувствовали и так жили.

3. ПОСЛЕДСТВИЯ - РЕЗЮМЕ ИСТОРИКА

Король лично направился в Лангедок, чтобы покарать восставших. Он велел созвать заседание генеральных штатов, и они собрались, как обычно, в Монпелье. Однако они не могли уже больше дискутировать на тему налогообложения. Анри де Монморанси предстал перед судом Парламента в Тулузе, которым председательствовал хранитель печатей. По приказу Ришелье они осудили его на смерть. Герцог был обезглавлен во дворе ратуши в субботу 30 октября 1632 г.

Когда завязался бой, пишет Мишо (Michaud) в своей «Биографии», за ним последовал в атаку всего один эскадрон, и они пробились вглубь рядов противника на двадцать пять или тридцать шагов (футов?). Но встречные залпы мушкетеров были столь сильны, что более дюжины его спутников пали мертвыми тут же; ряд других был выведен из строя, а остальные обратились в бегство. Монморанси, получив удар шпагой(?) по горлу, так разъярился, что, пришпорив коня, перескочил через ров шириною три или четыре туаза (шесть футов, около двух метров – А.Н.), который отделял его от

пехотинцев противника. Он сметал со своего пути всякого, кто подворачивался (…). Наконец, он прострелил из пистолета левую руку одному капитану шволежеров, который намеревался с ним сразиться. Тот, вытащив пистолет правой рукой, выстрелил, пробив ему правую щеку возле уха (…)Монморанси продолжал сражаться, как будто остался невредим; но почти сразу же его конь, получивший несколько ран, споткнулся, взвился и упал наконец мертвым. Герцог не смог выбраться и остался лежать, словно мертвый. (…) Когда его принесли в Кастельнодари, жители города так взволновались, что пришлось обнаженными клинками отгонять толпу; люди заливались слезами и открыто проявляли свою скорбь при виде этих импровизированных носилок. Эта скорбь еще сильнее проявилась в Тулузе на протяжении тех пяти дней, пока шел процесс, и после гибели маршала. Но и в войсках, которые ввели в город 29 октября, чувствовалась та же боль, что и у местного населения, и на лицах солдат можно было прочесть, что они с сожалением исполняют данный им приказ по охране порядка в городе.


Анри де Монморанси. Портрет Франсуа-Эдуарда Пико (XIX век)

Сообщение отредактировал Kirill - 31.5.2012, 21:20

[Бобровский Д.]

После короткого судебного разбирательства Монморанси был казнен на площади Тулузы 30 октября 1632 года. В качестве последней привилегии казнь была перенесана с 5 часов на 3 - час смерти Иисуса. Палачу было запрещено даже прикасаться к герцогу. Во избежание осложнений, случившихся во время казни Шале, для казни Анри де Монморанси применили машину, представлявшую собой увеличенное долото, зажатое между двумя кусками дерева. Это был прообраз будущей гильотины. Осужденного клали головой на плаху, палач дергал за веревку, и нож падал. Монморанси обезглавили успешно. К несчастью, перед смертью ему не дали проститься с сестрой, которую даже не пустили в Тулузу.
Перед смертью герцог завещал кардиналу Ришелье картину работы Анибале Карраччи - Мученичество святого Себастьяна.



Вот эта картина.

[Бобровский Д.]

ПРИНЦ КОНДЕ. 1621-1686гг. РАБОТА ЖЮСТА-ЭГМОНТА.

Сражение при Блено 7 апреля 1652 года (из мемуаров Ф. де Ларошфуко)

Собрав войска, принц двинулся на Тюренна, построившего свою армию в боевой порядок на чрезвычайно обширной равнине, меньше чем на мушкетный выстрел от леса очень большой протяженности. По середине этого леса, чтобы подойти к неприятелю, и должна была двигаться армия Принца. Проход, по которому ей предстояло идти, был достаточно широк, чтобы по нему могли следовать плечом к плечу два эскадрона, но, поскольку он был очень топок и к тому же изрыт несколькими водоотводными рвами, добраться до равнины можно было только поодиночке.

Принц, увидев, что равнину занимают враги, бросил свою пехоту справа и слева в лес, который ее окаймлял, с тем, чтобы заставить неприятеля удалиться. Это возымело желательное для него действие, ибо г-н де Тюренн, опасаясь, что ему будет досаждать обстрел из мушкетов, оставил свою позицию, чтобы занять другую, расположенную несколько дальше и на более высокой местности, чем позиция Принца. Это движение навело Принца на мысль, что г-н де Тюренн намеревается отойти к Жьену и что его легко можно будет разбить в сумятице отступления раньше, чем он успеет туда добраться. Ради этого Принц выдвинул свою кавалерию и поторопился отдать приказание о переходе через теснину шести эскадронов с последующим выходом их на равнину. Но г-н де Тюренн, рассудив, насколько невыгодно для него вступить на открытом поле в сражение с Принцем, войска которого только что одержали победу и имели над ним численный перевес, принял решение броситься со шпагой в руке на эти шесть эскадронов, чтобы разбить успевших прейти через лес и остановить остальных за тесниной.

Разгадав его намерение, Принц приказал своей кавалерии возвратиться на прежнее место, и, таким образом, теснина между противниками помешала им ринуться друг на друга, ибо наступающий оказался бы в крайне невыгодном положении. Обе стороны удовольствовались поэтому выдвижением вперед артиллерии и продолжительной пальбою из пушек, протекавшей, однако, с неравным успехом, так как, не говоря уж о том, что у г-на де Тюренна было больше орудий и их лучше обслуживали, его артиллерия имела за собой также то преимущество, что занимала господствующую над войсками Принца позицию, а это вело к тому, что почти ни один ее выстрел по ним, зажатым в проходе, который разделял лес, не пропадал даром. Таким образом Принц потерял более ста двадцати солдат-кавалеристов и несколько офицеров, и среди них - Маре, брата маршала Грансе.

При том же положении дел прошел и остаток дня, а на закате г-н де Тюренн отошел к Жьену. Маршал Окенкур, присоединившийся к нему после своего поражения, находился в его арьергарде и, прибыв в сопровождении нескольких офицеров, чтобы отвести назад стоявший ближе всего к теснине эскадрон королевских войск, был узнан Принцем, пославшим сказать ему, что он будет рад с ним повидаться и что маршал может подъехать ближе, положившись на его слово. Тот так и сделал и, подъехав с сопровождавшими его офицерами, нашел Принца с герцогами Бофором и Ларошфуко и еще двумя или тремя приближенными. Их беседа прошла в обмене любезностями и шутках Принца по поводу только что происшедшего с маршалом, а также в оправданиях по тому же поводу маршала Окенкура, который жаловался на г-на де Тюренна, хотя можно доподлинно утверждать, что в этот день тот совершил два великолепных и смелых деяния, спасших как его армию, так и двор. Ибо, как только ему стало известно, что войска маршала Окенкура, которые должны были на следующий день присоединяться к нему, подверглись нападению, он направился с очень малыми силами в то самое место, где наткнулись на построенный им боевой порядок, и прождал там весь день свои остальные войска, подвергнув себя опасности потерпеть неизбежное поражение, что и случилось бы, если бы Принц сразу набросился на него, вместо того чтобы преследовать на протяжении двух или трех лье обратившиеся в бегство войска маршала Окенкура.

В тот же день он спас и остальную армию короля, когда с большим мужеством и отлично руководя боем кинулся на переправившиеся через теснину шесть эскадронов Принца и этим своим деянием остановил армию, которая, без сомнения, разбила бы его наголову, если бы смогла построиться в боевой порядок на равнине, где он стоял.

С СЫНОМ ГЕНРИХОМ-ЖЮЛЕМ. РАБОТА КЛОДА ЛЕФЕБРВРА



Сообщение отредактировал Бобровский Д. - 4.7.2010, 17:39

[Бобровский Д.]

ЛЮДОВИК 2 де БУРБОН-КОНДЕ.



Конде при Аллерхайме (1643 г.)

На часах было уже 5 вечера, и в такое время никто не начинал крупных сражений. Однако Конде решил захватить село Аллерхайм, которое ему, победителю при Рокруа, казалось легким объектом. Впрочем, Аллерхайм было хорошо укреплено, там находились 3450 мушкетеров с 6 пушками, и оно находилось на равнине перед всеми основными линиями укреплений баварцев, находящимися дальше на холмах.

Это означало, что фронтальную атаку следовало начинать со взятия Аллерхайма, ибо то, что нельзя штурмовать холмы, имея в тылу в основном пехоту, Конде отлично понимал. Он бросил свои 2500 человек первого эшелона против окопавшихся 3450 мушкетеров и артиллерийской батареи. Де-юре атаку французов поддерживали 18 орудий, де-факто про эти орудия можно забыть, поскольку уроки Густава Адольфа прошли даром, и мобильной полковой артиллерии у французов нет.

В сложившихся условиях французский певый эшелон сотворил чудеса - ему, несмотря на меньшую численность и отсутствие нормальной артиллерийской поддержки, удалось ворваться в село, после чего оно еще 5 раз переходило из рук в руки. Но к 6 часам вечера первый эшелон был полностью разгромлен, и его жалкие остатки разбежались в разные стороны.

Конде снова направил в бой 1100 пехотинцев второго эшелона - туда, где только что не справились 2500 первого. Их постигла та же участь, только времени для этого потребовалось намного меньше. Тогда принц попросил своего командующего правым флангом, маршала Граммона, поддержать центр атакой кавалерии. Граммон отказался, мотивируя это тем, что впереди овраг, и он непроходим для кавалерии. Впрочем, вскоре после этого баварская кавалерия, ведомая лично Вертом, перешла "непроходимый" ров и обрушилась на эшелон Граммона.

Вся эта история завершилась тем, что Тюренн с войсками левого фланга взял инициативу в свои руки и ход сражения был решен в пользу французов. После этого Конде произнес свою знаменитую фразу: "Если бы я не был Конде, я хотел бы быть Тюренном!"

[Бобровский Д.]

Герцог де Ларошфуко — знаменитый французский моралист, принадлежал к древнему французскому роду Ларошфуко.
До смерти отца (1650) носил титул принц де Марсийак



Ощущавшаяся в Париже острая необходимость срочно набрать войска привела к тому, что они оказались плохими: не было возможности отбирать и офицеров и солдат по степени их пригодности, и приходилось принимать первых попавшихся. Между тем Кардинал не останавливался ни перед чем, чтобы создать в Парламенте враждующие между собой группировки и посеять рознь среди генералов. Различия их взглядов и интересов вскоре принесли желанные для него плоды. Что касается противостоящего стана, то армия короля день ото дня укреплялась, и принц Конде, движимый личною неприязнью, сражался за Кардинала, одновременно отмщая и собственные обиды. Он перекрыл наиболее важные дороги в Париж, чтобы отрезать пути сообщения с сельскою местностью, и нисколько не сомневался, что, не получая никакой помощи и съестных припасов, город вскоре будет доведен до последней крайности. Шарантон был отрезан, и парижане, которые им ранее завладели, держали там две тысячи человек во главе с Кланлё, чтобы сохранить за собою позицию на реках Сене и Марне. Принц Конде захватил ее, почти не встретив сопротивления. Это произошло среди бела дня , на виду у всех наших войск и более пятидесяти тысяч вооруженных горожан. Там был убит герцог Шатильон , генерал-лейтенант королевской армии; что касается наших, то Кланлё и весь его гарнизон были разбиты наголову. Эта неудача вызвала в Париже большое уныние; цены на съестные припасы поднялись, и возникло опасение, что в них может оказаться нужда. Тем не менее часто прибывали обозы, и как-то, когда один из них, и притом значительный, приближался к городу, королевские войска под началом Нерльё проникли на дорогу близ Вильжюифа, У деревни Витри завязался упорный бой, в котором Нерльё был убит. Обоз прошел, но, поскольку схватка заняла известное время, весь Париж успел всполошиться, и более ста тысяч горожан вышли нас встретить. Этот успех, не имевший, в сущности, никакого значения, озабоченный народ воспринял как блистательную победу и приписал ее исключительно доблести герцога Бофора: его, словно триумфатора, проводили до ратуши под приветственные клики несметной толпы.

Немного спустя маркиз Нуармутье выступил из Парижа с семью или восемью сотнями всадников и кое-какой пехотой, чтобы прикрыть большой обоз, шедший со стороны Бри. Я находился впереди маркиза с девятью сотнями всадников, имея задачей облегчить ему продвижение, которому намеревался помешать граф Грансё с равным количеством кавалерии и двумя полками пехоты. Мы — маркиз Нуармутье и я — двигались на расстоянии полулье один от другого, условившись друг другу помочь, если на одного из нас нападет граф Грансё. И вот Нуармутье сообщил, что просит меня приблизиться, так как на него готовится нападение. Я исполнил его желание, но граф Грансё, узнав о моем приближении, оставил намерение атаковать Нуармутье и устремился на меня, чтобы сразиться со мною один на один. Маркиз Нуармутье заметил этот его маневр, но вместо того, чтобы сделать для меня то же самое, что было сделано мной для него, продолжил свой путь с обозом, нисколько не озабоченный тем, что принудил меня вступить в бой, который из-за его ухода оказался для меня столь неравным. Мы двинулись друг на друга, граф Грансё и я, с одинаковым количеством кавалерии, крайне несхожей, однако, по своим боевым качествам. К тому же на его стороне, как я сказал выше, был перевес в два пехотных полка. Я поставил в первую линию пять эскадронов, во вторую — четыре под начальством графа Розана , брата маршалов Дюра и Лоржа. Но так как пехота графа Грансё находилась от него на удалении в тысячу шагов, я кинулся на него со всей возможной стремительностью, чтобы атаковать его до ее подхода. Однако в двадцати шагах, друг от друга мы внезапно наткнулись на овраг между нами; мы проскакали приблизительно двести шагов вдоль его края, чтобы добраться до того места, где он начинался. За это время успела подойти часть пехоты графа Грансё, и после первого ее залпа весь мой отряд обратился в бегство; конь подо мной был убит, то же случилось и с конями шевалье Ларошфуко и Гурвиля. Один находившийся при мне дворянин спешился, чтобы отдать мне своего коня, но я не смог им воспользоваться, так как один из эскадронов графа Грансё, гнавший моих беглецов, проносился совсем рядом со мной. Возглавлявший его граф Оллак и вместе с ним три других всадника подскакали ко мне, обещая пощаду, но я пошел им навстречу, решив не принимать ее. Рассчитывая поразить графа своею шпагой, я пронзил лишь оба плеча его лошади, и моя вконец изогнувшаяся шпага застряла в седле. Он же в упор разрядил в меня спой пистолет; меня оттолкнуло с такою, силой, что я упал навзничь; весь его эскадрон, проносясь почти рядом со мной, также стрелял по мне. Подошли шестеро каких-то солдат и, увидев, что я хорошо одет, принялись препираться, как разделить снятое с меня платье и кому из них прикончить меня. В это время граф Розан налетел на неприятеля с моей второй линией. Грохот залпа застиг врасплох шестерых окружавших меня солдат, и не знаю, были ли сверх этого и другие причины, но они разбежались. Хотя моя рана была очень тяжелой, я все же нашел в себе достаточно сил, чтобы подняться на ноги, и, заметив близ себя неприятельского кавалериста, собиравшегося вскочить в седло, отобрал у него коня, а впридачу еще и шпагу. Я собирался присоединиться к графу Розану, но, направляясь к нему, увидел, что и его люди последовали примеру моих и что повернуть их назад и собрать невозможно. Граф Розан был ранен, захвачен в плен и вскоре умер. Был захвачен в плен и маркиз Сильери . Я присоединился к генерал-майору графу Мата и вместе с ним прибыл в Париж. Я попросил его умолчать о том, как поступил со мною у него на глазах Нуармутье, и не принес на него жалобы; больше того, я воспротивился и намерению наказать трусливо покинувших меня в разгар схватки солдат, которых собирались предать по жребию смерти. Моя тяжелая и опасная рана лишила меня возможности увидеть собственными глазами происшедшее в дальнейшем ходе этой войны; события эти, впрочем, не заслуживают описания . Нуармутье и Лег выехали во Фландрию, чтобы привести испанскую армию, которую Эрцгерцог собирался направить на помощь Парижу. Но обещания испанцев и их поддержка оказались ненужными, поскольку и Парламент и народ, истощенные непомерными и малооправданными издержками и не доверяя почти в равной мере как способностям, так и благонадежности большинства своих генералов, вскоре после этого получили прощение короля

[Бобровский Д.]

Анри де Ла Тур д’Овернь, виконт де Тюренн (фр. Henri de La Tour d'Auvergne, vicomte de Turenne;
11 сентября 1611 — 27 июля 1675), известный под именем Тюренн.
Знаменитый французский полководец, маршал Франции (1643) и главный маршал Франции (1660).






Военная кампания 1674 года

Во 2-й Нидерландской войне (1672-1678 гг.) Людовик XIV встретил отпор со стороны Испании, Нидерландов и почти всех немецких государств. Первоначальные успехи французов в Нидерландах в 1763 г. были в значительной степени ликвидированы. В 1674 г. Франции надо было ожидать еще большего усиления противников. Людовик XIV, по совету Лувуа, решил выставить 4 армии: главная армия, во главе с королем, в апреле и мае вторглась в испанскую провинцию Франш-Контэ, осадила и взяла главный ее город Безансон и в течение июля закончила завоевание и присоединение к Франции этой провинции. Испанскую границу наблюдала армия маршала Шомберга; в Нидерландах, на нижнем Рейне, сильная армия принца Конде должна была вести наступательные операции. Тюренн, сначала с 10 тысячами, затем с 15 тысячами, должен был в Эльзасе прикрывать операцию, которую король вел в Франш-Контэ. По всем признакам, против Эльзаса неприятель сосредоточивал главный удар.

В Эльзасе Тюренн мог опереться на крепости Филипсбург, Бризах и несколько мелких укреплений. Страсбург и Мюльгаузен были нейтральными; в Страсбурге более сильной была немецкая партия. Противники Тюренна, занимали весь правый берег Рейна и Пфальц на левом берегу. Коалиция не была готова к раннему началу военных действий: около 30 тыс. находилось на среднем Рейне, многие немецкие контингента должны были прибыть только ко времени жатвы, непосредственно перед Тюренном находилось всего 6 - 10 тыс., преимущественно конницы.

Пока продолжались операции во Франш-Контэ, Тюренн занимал Эльзас, сосредоточив свой кулак в середине его, у Гагенау, и препятствовал попыткам конницы противника произвести налет во Франш-Контэ. В середине июня уничтожение неприятельского сопротивления во Франш-Контэ развязало руки Тюренну; с целью задержать подготовку неприятельской операции против Эльзаса, Тюренн немедленно перешел к активным действиям.

Первая его наступательная операция, с 12 по 20 июня, заключалась в переправе через Рейн у Филипсбурга и в нанесении поражения у Зинцгейма девятитысячному отряду ген. Капрары. Второе наступление (3-27 июля), в виду уклонения от боя неприятельских сил, свелось к широкой фуражировке на правом берегу Рейна, дабы по возможности \230\ истощить местные средства области, на которую затем должны были базироваться неприятельские силы.

Коалиция начала операции только в конце августа, имея 35 тысяч солдат против 20 тыс. армии Тюренна. Немцы наступали с севера по левому берегу Рейна, но не рискнули атаковать Тюренна на сильной позиции за р. Клингбах. Им удалось скрытно переправиться близ Шпейера на правый берег Рейна и форсированным маршем пройти на юг; 25 сентября они перешли через Рейн по предоставленной им Страсбургом переправе. Попытка Тюренна остановить этот марш фланговым ударом через Филипсбург запоздала. Тюренн к концу сентября сосредоточил свои силы в полупереходе к северу от Страсбурга, фронтом на юг. Южная половина Эльзаса была очищена французами. Король, по совету Лувуа, опасаясь за слабые силы Тюренна, предложил ему вовсе отойти в Лотарингию, "обратив предварительно Эльзас в кучу пепла". После такой экзекуции Эльзас был бы навеки потерян для французского влияния. Тюренн отказался, так как считал, что самое дурное, что может случиться, это будет его вынужденный отход в Лотарингию.

Так как в середине октября неприятель должен был усилиться на 20 тыс. бранденбуржцев, то Тюренн решил. 4 октября, под Эрцгеймом, атаковать с 22 тыс. неприятеля, насчитывавшего 35 тыс. Атака не дала решительных результатов (французы потеряли 2 тыс., немцы - 3 тыс. и 8 орудий). 7 октября Тюренн занял укрепленную позицию у Мариенгейма, на пути из Страсбурга в Цаберн, и удерживал ее до 18 октября; в момент когда 50 тыс. немцев изготовились к атаке его на этой позиции, Тюренн отошел на укрепленную позицию к Детвейлеру. 29 октября Тюренн получил значительные подкрепления из состава фландрской армии, где военные действия уже прекратились на зиму, что заставило немцев отказаться от атаки и отойти к Страсбургу.

Непогода, трудности довольствия, болезни заставили обоих противников в течение ноября перейти к занятию зимних квартир. Тюренн, кавалерия коего совсем обезлошадилась, оставив авангарды в Цаберне и Гагенау, отвел главные силы в Лотарингию. Немцы разбросались по всему верхнему Эльзасу, от Страсбурга до Базеля и Мумпельгарда, с передовыми частями у Эпиналя и Ремирмона.

Так как надо было к началу весны отослать полученные подкрепления назад во фландрскую армию и так как высшая ступень французского хозяйства позволяла быстрее пополнить образовавшиеся в армии за кампанию недочеты, то Тюренн решил предпринять зимнюю кампанию: иначе Эльзас, где симпатии к французам были очень слабы, мог быть окончательно потерян для Франции.

4 декабря Тюренн снялся с зимних квартир; 14 декабря он занял авангардом Бельфор; здесь он оказался вынужденным задержаться на две недели, чтобы подтянуть тыл. Целый ряд демонстраций мелких частей на фронте Вогез развлекал внимание немцев, совершенно неготовых к зимней кампании. 28 декабря наступление Тюренна, на север вдоль Эльзаса, возобновилось. Немцы потерпели ряд небольших неудач; 5 января 1675 г. Тюренн, имея около 30 тыс., атаковал у Тюркгейма и вынудил к отступлению главные силы немцев. 14 января немцы отошли у Страсбурга на правый берег Рейна. Тюренн не препятствовал их отступлению от Тюркгейма ("золотой мост"). Кампания закончилась, противники зазимовали, разъединенные Рейном.

В этой образцовой оборонительной кампании много поучительного. Свою ограниченную цель - отстоять Эльзас - Тюренн ни на минуту не упускал из виду. Оборона началась двукратным наступлением на правом берегу Рейна, чтобы выгадать время, средства и нанести урон неприятелю. Затем, оборонительную задачу Тюренн решает заграждением неприятелю входа в Эльзас с севера, занятием рубежа р. Клингбах; на обход Тюренн отвечает попыткой флангового удара через Филипсбург. Когда немцы переправились у Страсбурга, Тюренн не мог уже защищать весь Эльзас и временно ограничил преследуемую цель удержанием северной его части, откуда выбить немцев потом представляло бы большие трудности. В то же время здесь Тюренн занял положение, в котором он гораздо скорее мог быть поддержан за счет фландрской армии, чем в южном Эльзасе. Несмотря на отчаянное положение, он стремился под Эрцгеймом разрешить свою задачу наступательным образом. После подхода бранденбургских войск, перед лицом почти тройного превосходства, Тюренн не отчаялся и начал выгадывать время осторожной обороной. Как только обстановка изменилась, Тюренн отказался от временного Ограничения своей задачи - удержания одного северного Эльзаса - и устремился вновь к своей основной цели в полном объеме - удержанию Эльзаса на всем его протяжении.

У немцев - полное шатание мысли; верховное командование крайне сомнительно - герцог Бурнонвальский, главнокомандующий, возбудил подозрение, не подкуплен ли он Французами. Командование у него оспаривал курфюрст Бранденбургский и множество мелких немецких государей, сопровождавших свои контингенты, решения предпринимались только после дискуссии в очень многочисленной и пестрой коллегии. Это, однако, не умаляет заслуг Тюренна, так как искусство и заключается в гениальном использовании всякой слабости врага.

[Бобровский Д.]

Бюст Тюренна. Во-Ле-Виконт.



Тюренн всегда снисходительно относился к слабостям и погрешностям своих подчиненных, умалчивая о них, а иногда и защищая провинившихся.

В 1673 году Тюренн испытал одну из своих немногочисленных военных неудач, позволив Монтекукколи обмануть себя и захватить у французов город Бонн. Это не лишило маршала расположения Людовика XIV, который принял его сторону против придворных насмешников и завистников и однажды сказал, что генерал маркиз де Сент-Абр не должен больше служить под командованием Тюренна, потому что он позволил себе осуждать меры принятые маршалом и писал военному министру Лувуа (с которым Тюренн враждовал) что если бы спросили его, Сент-Абра, совета, то Бонн был бы спасен. "Зачем он не сказал этого мне" - ответил Тюренн - "я с удовольствием бы выслушал его". Мало того, он похвалил Сент-Абра, выпросил у короля награду для него и попросил не отнимать у него такого отличного генерала.

Другой случай произошел в 1656 году: один молодой полковник, прикрывавший транспорт, отлучился от него на несколько часов, в течении которых неприятель напал на транспорт, но был отбит старшим после полковника офицером, который и привел транспорт благополучно в лагерь. Тюренн, зная, что полковник будет переживать из-за своей отлучки, сказал окружающим: "полковник будет недоволен мною, что я дал ему другое поручение и тем лишил возможности отличиться". А когда полковник возвратился, он сделал ему наедине строгий, но доброжелательный выговор и посоветовал впредь быть осторожнее.

Шамфор рассказывает что однажды, увидев что ребенок проходит слишком близко от коня, Тюренн сказал: "Мое дитя, не проходи никогда слишком близко от конского зада, а соблюдай всегда соответствующую дистанцию, чтобы конь не смог тебя поранить. Ручаюсь, что в сумме за всю свою жизнь ты не прибавишь себе больше, чем полмили пути; и помни, что это сказал тебе Тюренн".

У маршала де Тюренна была слабость к хорошим лошадям. Говорили, что он мог выложить любую сумму за отличного скакуна. Последней и самой любимой лошадью виконта де Тюренна была Ла Пи. Она отличалась редкой для животного отвагой и преданностью. В 1675 году в ходе сражения с австрийской армией маршал де Тюренн был убит(его попалам разорвало ядро), а его преданная Ла Пи бросилась грудью на врагов... И тоже погибла.

Могила маршала. Часовня Дома Инвалидов. Париж.

[Бобровский Д.]

ГЕРЦОГИНЯ ДЕ МОНПАНСЬЕ - ДОЧЬ ГАСТОНА ОРЛЕАНСКОГО. ИЗВЕСТНАЯ ВДОХНОВИТЕЛЬНИЦА ФРОНДЫ. СОВРЕМЕННИКИ ПРОЗВАЛИ ЕЕ - "ДРАГУН БЕЗ УСОВ".

НИЖЕ ПРИВЕДЕН ОТРЫВОК ИЗ ЕЕ МЕМУАРОВ ОПИСЫВАЮЩИЙ БОЙ ЗА СЕНТ - АНТУАНСКОЕ ПРЕДМЕСТЬЕ...

В шесть часов утра второго 2 июля 1652 года я услышала стук в дверь. Я проснулась, и, удивившись, отдала приказание открыть дверь. Вошёл граф де Фиск и сказал, что Принц отправился к Монсеньеру с целью сообщить, что его атаковали в середине дня между Монмартром и Ля Шапелль, но ему отказали в проходе через ворота Сен-Дени; Принц нуждался в получении приказаний; он попросил Монсеньера сесть на лошадь, чтобы иметь возможность продолжить движение, а не оставаться на месте. Но Монсеньер ответил, что болен. Он добавил, что Принц также желал навестить меня и умолял меня не отказывать ему. Я поднялась со всей возможной спешкой и отправилась в Люксембург, где нашла Монсеньера, стоящего на верхний ступенях лестницы. Я сказала, «Я думала, что обнаружу вас в постели, граф де Фиск сообщил мне, что вы больны». На что он ответил, «Я не настолько болен, но выходить на улицу не в силах». Затем я стала умолять его сесть на лошадь и помчаться на помощь Принцу, но напрасно; ничто не могло убедить его; обнаружив, что каждое воззвание бесполезно, я попросила его лечь в постель и притворяться больным; это было необходимо ради его собственных интересов, и ради интересов Принца. Но ни даже мои слёзы не подействовали, ни всё, что я говорила. Было трудно поддерживать силу духа и чистоту сознания в таких условиях, когда жизнь и интересы Принца, как и многих других, настоящих и отважных мужчин, находилась под угрозой. Неопределённость была отвратительна. Я видела, что мадам де Немур находится в таком жалком состоянии, беспокоясь о своём муже, и о монсеньере де Бофоре, своём брате, что это усиливало моё горе.

Сторонники Монсеньера были полны радости, надеясь, что Принц погибнет; присутствие друзей кардинала де Реца способствовало их речам. Монсеньер то появлялся, то исчезал, я разговаривала с ним всё время и давила на него, «Если у вас в кармане не имеется договор с двором, то я не могу понять, как вы можете быть столь спокойным: правильно ли вы делаете, принося в жертву монсеньера Принца кардиналу Мазарини?» Он не удостаивал меня ответом; всё это длилось часами, в течение которых все наши друзья могли быть убиты, и Принц в том числе, о чём никто не беспокоился. Всё это казалось мне столь же неблагоразумным, как и жестоким.

В конце концов, монсеньеры де Роан и де Шавиньи, которых Принц всегда одаривал щедрой благосклонностью, вмешались: после того, как они побеседовали некоторое время с Его Королевским Высочеством, было решено отправить меня в Отель де Вилль, чтобы потребовать от его имени сделать всё, что возможно. В то же самое время, монсеньеру де Роану пришло письмо, в котором объяснялось, что Его Высочество поручил мне передать им все пожелания. Я покинула Люксембург вместе с мадам де Немур, графиней де Фиск и её дочерью, и на улице Дофина встретила маркиза де Герсе, который направлялся упрашивать Монсеньера позволить войскам, располагавшимся в Пуасси, пройти через город, они ждали у ворот Сен-Оноре, чтобы их открыли. Герсе был ранен выстрелом из мушкета в руку и истекал кровью, не имея времени сменить одежду. Я сказала ему, что он был ранен «красиво», поэтому он держал руку в очень прелестной манере. Он ответил, что мог бы обойтись без этой «красоты», ведь его ранение находилось так близко от локтя, что он испытывал страшную боль, хотя он и старался скрыть это. Все жители собрались на улицах, спрашивая меня, «Что нам следует делать? Только Вы можете командовать, и мы готовы, один и все, подчиняться вашим приказам», будучи в то же самое время очень приверженными партии и желая спасти Принца.

Когда я прибыла в Отель де Вилль, губернатор и другие встретили меня. Находясь на верхних ступенях лестницы, извиняясь и ссылаясь на внезапность своего появления, Я ответила, что не сомневаюсь в том, что мой визит стал для них неожиданностью, но это из-за недомогания Монсеньера. Видя, что мы находились в большом зале, я спросила, «Все здесь?», и, получив утвердительный ответ, продолжила, «Монсеньер, плохо себя чувствуя, не смог прибыть сюда и пожелал, чтобы месье де Роан передал вам письмо от него». После прочтения, я объяснила, что Монсеньер приказал мне высказать его желание, чтобы город вооружался в каждом квартале. Они ответили, что это уже было сделано и что они отправили Монсеньеру две тысячи человек. Поняв, что они получили этот приказ, я больше не беспокоилась за его выполнение, зная о привязанности, которую Буржуа испытывал по отношению к Принцу; они бы с готовностью избавили его от опасности. Затем я попросила отставить на месте четыре тысячи человек, находившихся на Королевской площади, что и было сделано; они задерживали исполнение моей последней просьбы, которая заключалась в предоставлении прохода для нашей армии. Видя, что они раздумывают над этим, я сказала, «Мне кажется, что есть очень мало времени для размышления; Монсеньер всегда демонстрировал так много доброй воли по отношению к Парижу; в данных условиях вполне понятно, почему он пришёл к осознанию необходимости этой помощи. Вам следует увериться, что, к несчастью, враг слишком силён для Принца. Кардинала Мазарини убедили, что его никто не любит, по правде говоря, мы в достаточной мере это доказали; поэтому, можем ли мы сомневаться в том, что, совершая месть, он потерпит неудачу? Чтобы так и было, нужно предпринять меры предосторожности; мы не можем оказать Королю большей услуги, чем сохранить самый большой и красивый город королевства – столицу, которая всегда оставалась верной Его Величеству».

Маршал де Л’Опиталь сказал: «Вы хорошо знаете, Мадмуазель, что если бы вы не расположили войска рядом с городом, королевские части не подошли бы; они здесь только для того, чтобы прогнать наши прочь». Мадам де Немур это не понравилось, она начала попрекать его, но я её прервала, сказав, «Не будем обсуждать, что кардинал Мазарини мог бы сделать, если бы позволяли условия; в Париже или без него мы можем легко догадаться, в чём заключаются его намерения. Но подумайте, Монсеньер, что пока мы развлекаемся подобными бесполезными разговорами, Принц находится в опасности в ваших пригородах! Какое горе, какой неизгладимый позор для Парижа; следует ли ему погибать, нуждаясь в помощи? Вы можете оказать её, поэтому сделаете это как можно быстрее». Они поднялись и уединились в комнате в конце холла, чтобы всё обдумать; в течение этого времени, прислонившись к окну, выходившее на церквовь Святого Духа, где проходила месса, я устремила свои молитвы к Богу, хотя и не слышала всю мессу. После этого я ходила взад-вперед, торопя их с ответом и напоминая, что вопрос, по которому они собрались, требует немедленного решения; поскольку, если они не предпримут того, о чём мы просим, мы будем действовать иначе; я испытывала огромное доверие к людям Парижа и не могла поверить, что они оставят нас. Вскоре после этого они вернулись и отдали приказания, которые я желала; тут же в огромной спешке я послала Принцу о том, что получила разрешение для ввода наших войск в город; я отправила маркиза де Булайе к воротам Сен-Оноре, чтобы впустить тех, кто прибыл из Пуасси.

Покидая Отель де Вилль, я обнаружила собравшихся в возмущении горожан, яростно оскорблявших маршала де Л’Опиталя. Один даже спросил меня, пристально на него посмотрев, когда тот сопровождал меня, «Как вы можете терпеть этого Мазариниста? Если вы не довольны им, то мы его потопим». Более того, этот человек мог побить Маршала, но я удержала его и вскрикнула, «Я относительно довольна». Тем не менее, ради безопасности, я заставила маршала вернуться в Отель де Вилль, перед тем, как моя карета скрылась из вида. На улице де ля Тиссерандери я столкнулась с самым жалким и ужасающим зрелищем, которое я когда-либо видела: монсеньера де ла Рошфуко ранили мушкетным выстрелом, пуля вошла в угол одного глаза и вышла через другой, поэтому оба глаза были повреждены. Он выгладил ослабевшим от потери крови; его сын держал за одну руку, а Гувилль за другую, так как он не мог видеть. Он сидел верхом и был одет в белый камзол; всё было залито кровью. Сопровождавшие его плакали, ведь он выгладил так, как будто никогда не поправится. Я начала говорить с ним, но он ничего не отвечал; он с трудом мог слушать только камердинера монсеньера де Немура, который прибыл, чтобы информировать жену последнего; Немур отправил его сообщить, что слегка ранен в голову, но это неопасно. Его супруга меня немедленно покинула, направившись навстречу мужу.
Многие говорили, видя раненых, что Господь наказал нас; переговоры велись, пренебрегая всем, это привело к схватке, в которой они приняли участие. Хотя эта мысль поразила меня, также как и других, я проявляла сострадание к монсеньеру де ла Рошфуко. После этого я встретила Гито, в начале улицы Сен-Антуан, он был верхом, без шляпы, а его платье находилось в крайнем беспорядке. Его сопровождал мужчина, так как он сам не мог передвигаться и выгладил умирающим. Я крикнула ему, «Вы умираете?», он покачал головой; тем не менее, на его теле имелось большое ранение от мушкета. Затем я повстречала Валлона, который приблизился к моей карете на фаэтоне; его ранили в поясницу, и, так как он был очень толстым, было необходимо быстро перевязать рану. Он сказал, «Мы всё потеряли!». Я уверила его, что нет, и он ответил, «Вы даёте мне жизнь с надеждой, что наши войска благополучно отступили». На каждом шагу я встречала раненых людей; некоторые – в голову, другие в живот, в руки, ноги; также многие были мертвы.

Когда я прибыла к воротам, я отправила монсеньера де Роана с приказом к охраннику позволить нашим людям войти и выйти; приказы из Отеля де Вилль заключались в том, что все мои команды выполняются властями. Затем я посетила дом метра де Компт, который сам мне его предложил. Он находился близко от Бастилии, окна выходили на улицу. Как только я там разместилась, прибыл Принц навестить меня. Он находился в подавленном состоянии, его лицо было покрыто грязью, волосы взъерошены, шея и одежда испачканы кровью. Хотя его не ранили, на кирасе имелись следы от ударов; он нёс свой голый меч в руке, так как потерял ножны. Он передал его моему конюшему и сказал: «Ах, Мадмуазель! Я пал духом: все мои друзья исчезли. Мессиры де Немур, де ла Рошфуко и де Клиншамп смертельно ранены». Я уверила его, что не всё так плохо, как ему представляется, хирургам ранения видятся не опасными; я только что узнала новости о Клиншампе – Префонтейн, который видел его, сказал, что он в неопасности.

Казалось, что это немного оживило Принца, хотя он выглядел очень унылым, горько плакал и восклицал: «Вы должны простить мне горе, в котором видите меня сейчас». Он говорил о том, что ни о ком не позаботился, но я всегда находила Принца преданным по отношению к друзьям и ко всем, кого он любил. Он поднялся и попросил меня подумать о багаже, который находился за пределами ворот. Я умоляла его двинуться прямо в город со своей армией. Он ответил, что пока не может этого сделать, он дал обещание вернуть войска Монсеньера в целости и сохранности; его никогда не стали бы попрекать, что он отдал приказ отойти за день до прибытия войск Мазаринистов.

После его отъезда, маркиз де ла Рошегайар был ранен в голову, что оказалось смертельным. Я чувствовала глубокое сострадание по отношению к нему; он был привлекательным, хорошо сложенным мужчиной; самым плохим являлась его принадлежность к протестантской религии.

Ничего в тот день невозможно было увидеть, кроме убитых или раненых; я чувствовала правоту солдат, которые говорили, что мы привыкнем к этим сценам и что сильное сожаление пробуждается только на первый порах, особенно по отношению к тем, с кем мы знакомы. Было несколько Германцев, которые не знали, куда им положить свои головы, и, не владея языком, кому жаловаться; я посылала их в больницу или к хирургам, в зависимости от их состояния.

Все полковники желали получать от меня одобрение для впуска солдат; мне казалось, что я снова в Орлеане: я приказывала, и они мне подчинялись. Я давала инструкции по размещению багажа, таким образом, каким желал Принц – всё должно было размещаться на Королевской площади. Я считала нужным располагать багаж в центре, пока освобождали лошадей и кормили их под галереями. Четыреста мушкетеров находились под моим началом для Принца; я их отправляла вечером по мере надобности, одну часть на бульвар Сен-Антуан, а другую к Арсеналу. Их появление произвело неплохой эффект, а именно, показывая, что Бурже защищал нас так же, как и они, и давали тем самым Мазаринистам понять, что они на нашей стороне. На поддержку горожан нельзя было надеется, и в тот день я очень переживала и беспокоилась.

Замешательство, в котором все находились утром, вогнало меня в беспокойство, хотя к тому времени я уже от него избавилась; поведение Монсеньера по отношению к Принцу, который причинил себе слишком много вреда, повергло меня в почти что безумие; моё сознание было очень шатким, и я с трудом могла понять, что делать в данной ситуации. В тот день для всех нас Бог сотворил чудо; без его вмешательства всё никогда бы так не завершилось.

Принц, атакованный вблизи предместья Сен-Дени, отправил на врага для вида кавалерию, а сам со всей скоростью отправился к предместью Сен-Антуан, где его атаковала целая армия монсеньера де Тюренна, которая прибыла в то же самое время. Конде забаррикадировался на улице, вне поля зрения неприятеля, самым лучшим образом, каким только мог; распределил капитанов охранять другие улицы; хотя нужно отметить, что это предместье открыто со всех сторон и Принцу потребовалось двойное число солдат, чтобы охранять одну улицу. Сила врага составляли примерно двенадцать тысяч человек, а армия Принца состояла не более чем из пяти тысяч; тем не менее, он противостоял в течение семи или восьми часов, яростно сражаясь; он находился везде, где угрожала опасность. Враги говорили, что он был не более чем дьяволом, в тот день его видели со всех сторон битвы. В итоге, Тюренн форсировал баррикаду, которая находилась на пересечении дороги, ведущей на Пекспис и Венсен. Наша инфантерия пострадала; кавалерия испугалась и разбежалась, прихватив с собой всё, что смогли унести. Они так привели в ярость Принца, что он вернулся, с оружием в руке и с сотней мушкетеров; все офицеры кавалерии и инфантерии находились под рукой, их было тридцать или сорок, с ними и другими добровольцами он отобрал баррикаду обратно и вытеснил врага. Что мы совершили в тот день, выше всякого понимания; все восхищались его мужеством, рассудительностью и трезвостью ума.

Моя задача заключалась в присмотре за передвижением багажа, за убитыми и ранеными. Там был застреленный кавалер, так и оставшийся на лошади, которая несла багаж со своим любимым хозяином: прискорбное зрелище! Мадам де Шатийон (*) вышла из кареты мадам де Немур и вошла в дом, где находилась я. Она воскликнула, «Ах! Как Вам хорошо, вы проходите через всё это ради Принца. Если бы я не ошиблась, он бы так хорошо к вам не относился; у вас есть причина жаловаться на его командование». Я ответила, «Я не стану бросать его сейчас. Если бы я находилась на его месте, я бы отправила тех, кто вовлекает меня в эту дилемму, заниматься своими жалкими делами». Они ничего не ответила и осталась стоять рядом со мной, хотя я страстно желала, чтобы она покинула дом.

Как только появился Президент Виоль, она уверила его, что Принц вёл переговоры с двором и хорошо знал, что должно произойти; в этом была причина того, почему он не выступил. Я повторила это графу де Фиск и упрекнула Мадам де Шатийон, выражая своё удивление, что такая здравомыслящая женщина с такой легкостью попалась в ловушку и всему так нелепо верила; добавляя, что если бы Монсеньер знал автора такой клеветы, то, несомненно, выкинул бы его в окно; но по отношению к ней он не вмешался, чего я искреннее желала, а всё возложил на меня. Тем не менее, не было никаких оснований делать вывод о том, что он обманывал Принца; он не был человеком, который ведет себя подобным образом. Она не пришла в замешательство по поводу этих слов; она имела радость быть удовлетворенной от причинного самолично вреда.
Комендант Бастилии Лувьер, сын монсеньера де Брюсселя, отправил мне послание, сопровождаемое словами о повелении от Монсеньера, что сделает всё, что ему прикажут. Я попросила графа де Бетюна перенаправить это сообщение Монсеньеру. Аббат Д’Эффиа, который, среди других, пришёл повидать меня, понимая, что опоздал и что я не пообедала, предложил мне свой дом, находящийся неподалёку и приказал подать мне закуски. Это было очень кстати, ведь я была очень голодна. Мадам де Шатийон обедала со мной, делая самые смешные гримасы, на всё это нам следовало отвечать смехом, если бы мы что-то понимали в юморе.

Около двух часов граф де Бетюн принёс мне записку, что Монсеньер собирается навестить меня. Я отправила немедленно сообщение графу де Фиску, умоляя его проинформировать Принца. Бедный граф в этот день много путешествовал; он летал туда- сюда, как футбольный мячик.

Наконец, прибыл Принц. Я увидела его в окно и вышла на лестницу встречать. Он казался слегка переменившимся с утра, хотя был одет в то же платье. Он улыбался и выглядел веселым, выказал мне тысячу комплиментов и поблагодарил за усердное служение, которым я платила ему. Также он сказал, «Я испытываю благодарность по отношению к Монсеньеру, но сейчас он не желает меня здесь видеть». Я начала смеяться и воскликнула, «Давайте закончим ваши шутки; я знаю, что у вас есть причина жаловаться, и я довольно опечалена этим; но, что хорошо для меня, я знаю, что вы не будете об этом говорить». Он обещал мне серьезно, что не будет, «склоняясь к тому, что, в самом деле, Монсеньер глубоко уважал его и что друзья кардинала де Реца уберегают его от выражения хороших намерений. Напротив, он не забыл, что обязан ему уважением». Затем, мы пошли в комнату, где находилась графиня де Фиск с мадам де Шатийон и монсеньером де Роаном. Он приблизился к ним, злобно посматривая на мадам де Шатийон и показывая, как сильно он её презирает. Я была очень рада увидеть это; в то время она выглядела настолько подавленной, что ей дали воды, дабы уберечь от обморока, и вскоре она уехала.

Прибыл Монсеньер; он обнял Принца в очень веселой и непринужденной манере, у него и не было возможности хитрить; также он выражал радость по поводу того, что Принц уже в неопасности и желала, чтобы тут рассказал о битве. Принц признался, что никогда ещё не находился в таком безнадёжном положении. Они погоревали по раненым и убитым, и тех, и тех было значительное количество; они постановили, что армия должна войти в город этим же вечером. Монсеньер отправился в Отель де Вилль, чтобы поблагодарить городские отряды, в то время как Принц вернулся в свою армию. Монсеньер де Бофор совершил ужасный переполох и, казалось, что он считает, что всё сделал сам.

Когда они уехали, я отправилась в Бастилию, где я никогда до этого не была. Я погуляла значительное время среди башен и приказала гарнизону зарядить пушки, которые были направлены на город. Некоторые я попросила нацелить в сторону воды и предместья, чтобы защитить бастион. С помощью телескопа я увидела огромное количество людей на возвышенности Шаронн, и, различив какие-то экипажи, я склонялась к тому, что там Король; вскоре после этого я узнала, что была права. Также я увидела вражеские части на расстоянии к Баньоле; их кавалерия казалась очень сильной. Я смогла различить генералов; хотя, не зная их в лицо, я понимала по одежде; благодаря расположению их кавалерии, я подумала, что они собираются зажать нас между предместьем и рвом; некоторые отряды были отправлены в сторону Пинкора, другие в Нёйи, в сторону воды. Если бы это перемещение совершилось раньше, то мы бы все погибли. Я скорейшим образом отправила сведения Принцу, он уже находился на колокольни аббатства Сен-Антуан, и, получив моё подтверждение, приказал войскам двигаться в город.

Затем я вернулась в дом, где находилась в течение всего дня, чтобы увидеть проходящую армию; я знала, что все офицеры будут рады увидеть меня. Я должна не забыть сказать, что утром все солдаты и командиры находились в состоянии глубокого оцепенения, не зная, где найти казармы; но когда они узнали, что я нахожусь у ворот, их крики радости были слышны отовсюду; они воскликнули, «Дайте нам показать смелый фронт! У нас есть путь к отступлению; Мадмуазель у ворот, она прикажет, что их открыли и нас впустили». Монсеньер Принц попросил меня прислать им немного вина, что я сделала с огромным старанием; когда они проходили перед домом, кричали во весь голос, «Мы пьём за ваше здоровье, наша спасительница!» Когда прошёл один полк, я вызвала Бюдита (который находился в самом начале и был очень опечален потерей их командира), чтобы сказать, что я попросила у Монсеньера полк для него, и тот дал утвердительный ответ.
Монсеньер Принц прибыл встретиться со мной, когда во второй раз проник в город; желая упрекнуть его во всём, что имело место, я сказала, «Посмотрите на эти прекрасные полки! Я не вижу, чтобы они были в худшем состоянии, чем когда я их видела в Этампе! Они выдержали осаду и участвовали в двух битвах. Небеса уберегли их от переговоров». Он покраснел, но ничего не ответил; тогда я продолжила, «По крайней мере, вы, кузен, обещали мне, что больше их не будет». Он сказал, «Я обещал». И добавил, «Я ничем не могу помочь вам, говоря, что в данных обстоятельствах вам следует отличать настоящих друзей от тех, кто преследует свои собственные интересы и кто подвергает вас опасности в надежде добыть пятьдесят тысяч золотых. Я говорю вам это по дружбе и чтобы заставить вас поразмышлять; никто другой не осмелится так говорить с вами». Его глаза наполнились слезами гнева; я закончила диалог, но сперва добавила, «Интриги распространяются довольно быстро. Я надеюсь, что теперь вы их быстро остановите». Он покинул меня, и оставался там, где была я до тех пор, пока все войска не прошли. Те, которых маршалы де Тюренн и де ла Ферт пустили вперед, продвигались близко к городу, но, согласно моим приказаниям, когда я уехала, два или три залпа из Бастилии подогрели их пылкость, и, оттесняя кавалерию, вызвали огромное волнение. Но согласно этой своевременной помощи, вся иностранная инфантерия, жандармы и немного кавалерии – лучшие войска, должны были разбежаться.

Увидев, что они все спаслись, я отправилась в Отель де Шавиньи, чтобы немного перекусить и передохнуть, так как было очень жарко. По дороге в Люксембург, мы много разговаривали о том, что произошло этим днём; все развлекали меня тем, что перечисляли события. Монсеньер Принц выказал мне тысячу комплиментов и сказал Монсеньеру, что я сделала достаточно, чтобы заслужить его похвалы. Он приблизился ко мне и сказал, что удовлетворён мною; но нигде не чувствовалось той привязанности, которую он должен был испытывать по отношению ко мне. Я отнесла это на счёт сожаления по поводу того, что всё, что ему следовало совершить, сделала я, тем самым успокоившись относительно того безразличия, которое труднопереносимо, рассудив всё таким образом.


ВЕЛИКАЯ МАДЕМУАЗЕЛЬ.
ПРОСЛАВИЛАСЬ ТЕМ ЧТО САМОЛИЧНО НАВОДИЛА ПУШКУ НА МОЛОДОГО ЛУИ 14, КОГДА ТОТ ПОДЬЕХАЛ БЛИЗКО К КРЕПОСТНЫМ УКРЕПЛЕНИЯМ.

[Бобровский Д.]

Мо́риц Ора́нский (нидерл. Maurits van Oranje, нем. Moritz von Oranien, 13 или 14 ноября 1567 — 23 апреля 1625) — принц Оранский, гр. Нассауский, сын Вильгельма I, положившего начало независимости Нидерландов. штатгальтер Голландии, Зеландиии, Гелдерланда, Гронингена и Оверэйсела.





Мориц рано приобщился к военной службе, воюя против испанцев под знаменами Вильгельма I Оранского в рядах революционных войск нидерландцев.

Гибель любимого отца от руки подосланного испанцами убийцы сразу же изменила жизнь 17-летнего Морица, еще не успевшего получить полного университетского образования, как того хотел его отец. В силу наследственных традиций сын великого отца становится правителем - статхаудером Соединенных провинций, среди которых значились Голландия, Зеландия, Западная Фрисландия и ряд других.

Официально главнокомандующим вооруженными силами Республики Соединенных провинций принц Мориц Оранский стал в 1590 году. К тому времени он уже имел ясное представление о путях военных преобразований на своей родине, чтобы суметь противостоять Испании.

Изучая военный опыт Древнего Рима, Мориц Оранский натолкнулся на мысль о создании небольших воинских подразделений, наподобие современных батальонов. Именно они стали основой реорганизованной армии Соединенных провинций. Новая структура войск повлекла за собой большие изменения в военном деле и в военном искусстве.

Мориц Оранский стал размещать копьеносцев в центре боевого построения своих подразделений, а мушкетеров - по их флангам.

В новой реорганизованной нидерландской армии пехотинцев строили так, чтобы с началом боя биться мог каждый. Административной единицей в нидерландской пехоте становился полк, небольшой по численности - 800-1000 человек. Он состоял из 10-16 рот по 70-100 человек в каждой. В полку находилось равное количество пикинеров и мушкетеров. В бою тактической единицей являлся полуполк (250 пикинеров и 250 стрелков).

Благодаря этому ударная сила небольшого воинского отряда заметно возрастала.

Единственным родом войск, который не подвергся серьезной реформации, оказалась нидерландская кавалерия. Она была немногочисленной и сражалась по тем правилам, что и кавалеристы других стран Европы. Но для своей конницы генерал-капитан ввел обязательную военную подготовку, стремясь сделать ее более маневренной на поле боя.

Своих офицеров, прежде всего младших командиров, начинающих военную карьеру, Мориц Оранский заставлял посещать местные университеты. Более того, опережая свое время, он пошел еще дальше в деле профессиональной подготовки офицерских кадров. В начале 1590-х годов он основал первую в мире академию для подготовки офицеров. Нидерландский военный реформатор и полководец считал, что боеспособность реорганизованной им армии во многом зависит от большого числа профессионально подготовленных командиров.

На одну роту нидерландской армии, численность которой не превышала 100 солдат, приходилось 28 младших военных начальников: капитан, лейтенант, прапорщик, два-три сержанта, три капрала, три ландпассата, один оружейный голова, один капрал из благородных или ефрейторов, один писец, один профос (священник), десять младших ефрейторов и два барабанщика.

Принц Мориц Оранский сумел в короткие сроки создать первоклассную по тому времени наемную армию. В мирное время она состояла примерно из 30 тысяч пехотинцев и 3 тысяч кавалеристов. Теперь нидерландский главнокомандующий мог возобновить освободительную войну против Испанского королевства.

В 1590 году принц Мориц Оранский во главе наемной нидерландской армии успешно повел войну за независимость своего отечества против испанских войск. Он овладел целым рядом сильных крепостей: в первый год войны - Бредой и Штеенбергом, в 1591-м - Нимвегеном и Девентером, в 1592-м - Стенвиком и Кеверденом, в 1594-м - Гронингеном и рядом других.

После одержанных побед в северных провинциях нидерландский главнокомандующий перенес боевые действия на юг, во Фландрию.

Сражение при Ньюпорте произошло 2 июля 1600 года. В тот день Мориц Оранский, узнав о приближении королевской армии, снял осаду с крепости и через гавань, имевшую вид канала, двинулся к городу Остенде, который находился в руках его войск. Рано утром он выслал навстречу противнику 19 рот пехоты (два полка), четыре корнета (кавалерийских отряда) и два орудия. Эти силы должны были задержать эрцгерцога Альберта на переправе у Лессингена. Однако испанцы разгромили эти войска нидерландцев.

Но зато таким образом Мориц Оранский выиграл время. В момент отлива его армия переправилась через гавань и развернулась в боевой порядок на узкой прибрежной полосе, защищенной со стороны моря песчаными дюнами.

После сражения при Ньюпорте испанские сухопутные войска и флот потерпели в Нидерландах несколько поражений. В итоге в 1609 году испанский король был вынужден заключить с Республикой Соединенных провинций перемирие на 12 лет - то есть фактически признавалась ее независимость. Однако Южные Нидерланды (современная Бельгия) оставались под испанским правлением.

В 1621 году статхаудер Мориц Оранский не пожелал продлить перемирие с Испанией и начал боевые действия. Однако на сей раз он не одержал крупных побед. Скончался великий нидерландский военный реформатор и полководец в городе Гааге от болезни печени, находясь в расцвете сил.

Мориц Оранский стал одним из крупнейших деятелей в истории Республики Соединенных провинций. Он проводил политику всемерного укрепления централизованной государственной власти и личной власти как главы Республики. Современники считали его одним из самых передовых военных деятелей своей эпохи.

Среди прочих реформаторских заслуг принца Морица Оранского отмечается введение воинских уставов, регламентировавших всю армейскую жизнь. Его уставы были известны по всей Европе, в том числе и в Русском царстве. Нидерландская наемная армия при нем являла собой образец организованности и дисциплинированности - ничего похожего не было ни в одной другой наемной европейской армии.

[Роберто Паласиос]

Откуда текст про Морица? Натяжек многовато. (Естественно в его пользу)

Сообщение отредактировал Роберто Паласиос - 4.8.2010, 21:10

[alba]

«4. 1693. Я приезжаю в Париж
и покупаю кавалерийский полк

В армии я свёл дружбу с полковником шевалье дю Розелем, откупщиком налогов и превосходным офицером, пользовавшимся большим уважением. К тому же дворянин этот был человеком чести. Он командовал полком принца Поля Лотарингского, убитого под Неервинденом. За несколько дней до нашего расставания он сообщил мне, что король свёл в корпус сто рот карабинеров, бывших конных гренадеров, и что корпус этот разделён на пять бригад, каждая со своим полковником и своим штабом; корпус отдан герцогу Мэнскому, который вместе с королём делает всё возможное, чтобы граф Овернский продал ему свой чин генерал-полковника от кавалерии, но никак не может склонить его к этому. Дю Розель добавил, что он получает одну из бригад, и наш д'Аши тоже, и что он мог бы продать свой полк, а я попытаться купить его; он запросил с меня двадцать шесть тысяч ливров вместо установленных двадцати двух с половиной. Я счёл предложение приемлемым и сердечно поблагодарил дю Розеля. По прибытии в Париж я узнал, что дело уже решено. Я написал г-ну де Бовилье и на следующий день по приезде получил полк, за что тотчас же поблагодарил короля. Слово, данное дю Розелю, я сдержал и заплатил ему двадцать шесть тысяч, так что никто об этом ничего не прознал, и мы оставались друзьями до конца жизни». (Сен-Симон. Мемуары. Полные и доподлинные воспоминания герцога де Сен-Симона о веке Людовика XIV и Регентстве. Избранные главы. Книга 1. М.: «Прогресс», 1991. С. 89-90.)

[Бобровский Д.]

А вот и портрет Сен-Симона. К написанному выше...

Откуда текст про Морица? Натяжек многовато. (Естественно в его пользу)

Да с одного сайта посвященного истоии Франции 17-18 вв. Я там обычно источники беру, а вот с текстом несколько прогадал...

[konstantyn_lvk]

А вот и портрет Сен-Симона. К написанному выше...

Малов В.Н. Герцог Сен-Симон: человек и писатель // Новая и новейшая история. 2004. № 3. См. тут.

[Бобровский Д.]

ДЖОН, ПЕРВЫЙ БАРОН БАЙРОН ИЗ РОЧДЕЙЛА. УМЕР В 1652 ГОДУ.
ЭТОТ ПОРТРЕТ КИСТИ ДОБСОНА НАПИСАН В ЯНВАРЕ 1643 ГОДА В ОКСФОРДЕ, ГДЕ БАЙРОН ЗАЛЕЧИВАЛ РАНУ, ПОЛУЧЕННУЮ ПРИ БЕРФОРДЕ В НОЧЬ НА 1 ЯНВАРЯ.



Служил лейтенантом в Тауэре с декабря 1641 по февраль 1642 года. Затем он присоединился в Йорке к кавалерийскому королевскому полку и одним из первых выступил в поход. Байрон был неудачливым солдатом и неумелым тактиком, но он отличался смелостью и упрямством. Он сыграл заметную роль в победе при Раундуэй-Даун. Он рассказал о тактическом приеме примененном принцем Рупертом в этом бою.:
"Никто не должен стрелять из пистолетов прежде чем противник не израсходует все свои выстрелы. Использование этого приказа тщательно отслеживалось. Сначала раздался залп из карабинов, затем залп из пистолетов, а затем мы обрушили на них огонь наших ружей прямо им в лицо. Противник не побежал, нонам удалось значительно потеснить его. Господу было угодно вдохнуть в наших уставших людей и лошадей новые силы, и хотя противник находился выше по крутому склону холма, мы сумели пересилить его и опрокинуть его порядки с такой силой, что бегущий противник смешал строй конного резерва, стоявший сразу позади. В результате конница противника вышла из боя, оставив пехоту беззащитной. Мы преследовали их почти три мили до самого Бристоля, где находился обрыв. Бегущие находились в такой панике, что не смогли остановиться, пока не упали с обрыва, поломав себе и своим лошадям шеи".

Также отличился в ходе первого сражения при Ньюбери.
Байрон,под которым лошадь была убита мушкетной пулей, попавшей ей в горло, описывает первое сражение при Ньюбери, в котором погиб лорд Фолкленд:
" Проход был достаточно широк, поэтому я приказал своей коннице атаковать, а остальным войскам отдал распоряжение пропустить нас, а затем следовать за нами и атаковать противника, который встретил нас мощным мушкетным залпом и выстрелами картечью из двух дрейков. Несколько моих солдат погибли на месте,многие получили ранения. Это заставило нас отступить."
Но Байрон был не тем человеком, то которого легко отделаться. Он собрал своих солдат, круглоголовые тем временем выкатывали пушки назад на огневую позицию. Новую атаку Байрона также отбили. "Когда мы приблизились к ним, те укрылись за изгородью и встретили нас новым залпом. Под полковником сэром Томасом Эстоном была убита лошадь. Ко всему прочему , они выставили пики".
Вокруг Ньюбери было множество заборов и изгородей, действия конницы крайне затруднялись.

Но в дальнейшем он потерпел серьезное поражение при Нантвиче и замке Монтгомери. Во многом из-за ошибок Байрона в выборе позиции, при Марстон-Муре был разбит правый фланг роялистов принца Руперта. Вконце войны Байрон, который в октябре 1643 года стал бароном, оставался в Честере, а затем перебрался в Кернарвон.

Сообщение отредактировал Бобровский Д. - 15.8.2010, 22:35

[Бобровский Д.]

О СМЕРТИ ЛЮДОВИКА 1 ДЕ КОНДЕ В БИТВЕ ПРИ ЖАРНАКЕ В 1569 ГОДУ.

Когда Конде садился верхом, неожиданно взбрыкнул конь Ля Рошфуко и сломал ему ногу. Кость вышла наружу и пробила ботинок. Конде повел себя так, будто ничего не случилось, и воскликнул: «Сладка смерть во славу Христа!» Затем обратился к своим компаньонам: «Французская знать, долгожданный момент наступил». Как и в сражении при Дре, он пылко бросился в самую гущу эскадронов противника. При подавляющем численном превосходстве последнего у Конде не было ни одного шанса на успех. Окруженный своими солдатами, желавшими укрыть его своими телами, Конде мог только отсрочить неизбежную смерть. Старый капитан Лавернь, присоединившийся к армии гугенотов с 25 родственниками, в том сражении погиб со своими 15 сыновьями и родственниками.
Под Конде застрелили коня, и он, не способный подняться в седло, не имел никакой возможности для бегства. Придавленный тяжестью своих прекрасных доспехов, Конде воскликнул: «100000 экю за жизнь!» Тут подъехали два католика. Первым был д'Аржан. При осаде Ангулема принц спас ему жизнь. Со вторым, де Сен-Жаном, принц тоже был знаком. Конде поднял забрало своего шлема, чтобы его узнали, и отдал себя им в руки. Оба дворянина сочувствовали неудаче принца и пообещали сохранить ему жизнь. Д'Аржан посоветовал Конде спрятать лицо, когда подойдут солдаты герцога Анжуйского с Монтескье во главе. Но тут послышался крик: «Убей его, убей его!» Это был Монтескье. Конде обернулся к д'Аржану и произнес: «Ты не спасешь меня, д'Аржан». Монтескье на ходу разрядил в принца свой пистолет. Пуля вошла через затылок и вышла из правого глаза.
Таков был, согласно Агриппе д'Обинье, волнующий конец Луи де Конде. Этот рассказ можно уточнить, если сравнить с изложением Бран-тома и уделить место исторической критике. Брантом говорит только, что конь графа де Ля Рошфуко задел ногу Конде; кость не прорывала ботинок. Кроме того (что заставляет нас относи ться с большой долей скептицизма к рассказу д'Обинье), на эстампах Тортореля и Периссена, вышедших в 1570 году, Конде изображен между двумя охранниками, в то время, как какой-то всадник стреляет в него из пистолета. Д'Обинье упоминает только о д'Аржане и де Сен-Жане. Брантом же отводит первенство в захвате принца дворянину де Ля Вогийон, которого он называет Ле Розье.

Кто же был настоящим убийцей Конде? Д'Обинье и Брантом говорят о Монтескье. Однако Франсуа де Рузье (подлинное имя Ле Розье) в записке Парламенту Парижа в 1585 году утверждает, что именно он убил Конде, за что герцог Анжуйский ему назначил пансион в 3000 ливров. С. Жигон в своей книге «Третья религиозная война» высказывается за то, что Конде не был убит ни Монтескье, ни Рузье. Он считает, что за убийство главы мятежников сумма в 3000 ливров слишком мала. Он приводит свидетельство офицера полка принца-дофина, найденное в его воспоминаниях «Порядочный досуг господина де Ля Мот-Месме», где есть следующие стихи:

Так Монтескье туда пришел,
Затем еще один, который пистолет
Приставил к спине этого принца
И прострелил его насквозь,
Прогнав из тела душу.

Усиливает сомнения и то, что, как замечает С. Жигон, авторы депеш, отправленных во время сражения, все как один обходят молчанием имя убийцы Конде. Нигде не упоминают о нем ни полковник швейцарцев Пфиффер, ни дипломаты из Венеции и Флоренции. Но гугенотам было выгодно возложить ответственность за смерть Конде на герцога Анжуйского и на капитана его гвардейцев, Монтескье. Последнего очень возмущало, что ему приписывают авторство происшедшего голько потому, что он при этом присутствовал. Сегодня уже ничего не напоминает об этой трагедии, кроме скромной и довольно посредственной пирамиды, поставленной в маленьком городке Триак в память о смерти Луи де Бурбон-Конде. Если бы принц остался в живых, его держали бы как почетного, но лишенного собственной жизни пленника, печального объекта насмешек.

ПОРТЕТ ЛУИ 1 ДЕ КОНДЕ. АВТОР - РИБУ.

[Бобровский Д.]

ЖАН БАР



Жан Бар (фр. Jean Bart), иногда Жан Барт (21 октября 1651, Дюнкерк — 27 апреля 1702, Дюнкерк) — французский военный моряк и капер, национальный герой Франции. Был потомственным моряком и рыбаком. У его предков, по-видимому, были фламандские корни, поскольку Дюнкерк в те времена был также заселен и представителями данной народности.
Жан Бар родился в семье Корнилия Бара и Катерины Янссен. Предками Жан Бара были потомственные моряки и рыбаки, совмещающие временами свою профессию с профессией корсара. Дед будущего капера — Корнелий Бар командовал корсарскими кораблями и умер от ран, полученных в бою. Отец Жана, носивший такое же имя — Корнелий, также погиб в бою будучи корсаром, оставив после себя двух маленьких сыновей: Жана и Гаспара. Первый, с возраста 12 лет продолжил семейную традицию начал плавать на каботажных судах и рыболовных ботах в Северном море и Ла-Манше. С самого начала своей карьеры, Жан выделялся среди сверстников находчивостью и решительностью, в связи с чем рос в должностях: юнга, матрос, помощник капитана. Способный юноша успел повоевать против Англии в составе голландского флота, под командованием знаменитого Михаэля де Рюйтера во время Второй англо-голландской войны. Однако с началом Голландской войны (1672-78) Бар перешел на французскую службу.
С началом войны, молодой Жан Бар возрасте 21 год поступил на службу на корсарский корабль, а в 1674 году стал капитаном корсарского галиота «Руа Давид». По одним данным его назначили на эту должность, по другим, он снарядил корабль на собственные сбережения. Корабль был небольшим. Вооружение его составляли всего 2 пушки, а команда насчитывала 36 человек. И в первом же бою у острова Тексель корсару повстречался голландский фрегат имевший 18 орудий и 60 человек на борту, который взяли на абордаж в жестоком рукопашном бою. Всего же, на данном корабле Жан Бар захватил 6 призов. Количество пушек на борту не имело для корсара большого значения, свои призы он предпочитал брать на абордаж.
Слава и успехи, а также богатые трофеи позволили молодому корсару вступить в сообщество арматоров — судовладельцев Дюнкерка. Судовладельцы доверили Бару десятипушечный фрегат «Руаяль», назначив его капитаном. На нем в 1674—1675 годах Бар захватил 26 судов, в том числе голландский 12-пушечный фрегат «Эсперанс» и 18-пушечный корабль «Бержер».
Следующим кораблем Бара стал 18-пушечный «Пальма», на котором он в 1676 и 1677 годах овладел 33 судами, в том числе 24-пушечным голландским фрегатом «Сванембург» и 36-пушечным кораблем «Нептун». После захвата последнего, корсар попал в поле зрения министра Жана Батиста Кольбера и лично Людовика XIV. 18 сентября 1676 года Кольбер написал интенданту королевского флота в Дюнкерке Юберу:

«Его Величество был очень обрадован известием, что капер из Дюнкерка под командой Жана Бара захватил голландское военное 32-пушечное судно. Признавая чрезвычайно важным поощрять этих капитанов продолжать войну, которую они ведут против голландцев, Вы, г-н Юбер, найдете прилагаемую к письму золотую цепочку, которую Его Величество пожелал презентовать капитану Жану Бару в награду за его подвиг. Его Величество мог бы получить огромную пользу от упомянутых дюнкеркских капитанов, составь они из судов своих эскадру… а посему приказываем… тщательно выяснить, согласятся ли они повиноваться избранному ими флагману… в случае, если Его Величество снабдит их для корсарства судами… Его Величество особенно запрещает Вам… г-н Юбер, сообщать обо всем здесь сказанном кому бы то ни было, дабы воля Его Величества не дошла преждевременно».

После этого Жан Бар стал популярным в Дюнкерке, о нем ходили легенды, но моряк продолжал свою карьеру: командуя 14-пушечным «Дофином» в 1676, 1677 и 1678 годах Бар захватил семь призов, в том числе 32-пушечный голландский фрегат «Сеедер» и три судна, принадлежавших корсарам из Остенде; И командуя кораблем «Марс» — 2 судна в 1678.
Всего, до заключения Нимвегенского мира в 1678 году, Бар, командуя небольшими судами и хорошо зная район боевых действий захватил по разным данным от 74 до 81 приза.
8 января 1679 года король произвел Бара в капитан-лейтенанты королевского флота. С окончанием войны Жан Бар на некоторое время оказался не у дел. В это время он сражался на Средиземном море против североафриканских пиратов. В 1686 году он предпринял смелый набег на марокканский портовый город Сале — главное убежище мавританских корсаров в Северо-Западной Африке. Из этого рейда он привез 550 пленников и сына местного правителя. За этот подвиг его произвели в «капитаны фрегата» королевского флота.
К концу 1680-х годов назревал крупный военный конфликт между Францией и коалицией европейских держав, объединившихся в 1686 году в Аугсбургскую лигу (Испания, Голландия, Швеция и др.), к которой позже присоединилась и Англия.
С началом войны за Пфальцское наследство 1688—1697 мощный английский флот заблокировал Дюнкерк, полностью заперев выход из него. Французы оказались в бездействии. Неутомимый Жан Бар не мог с этим смириться, он обратился к маркизу де Поншартрену, тогдашнему морскому министру, с предложением вооружить эскадру из небольших судов.
С ними, Ваша светлость, я легко пройду в промежутках между неприятельскими кораблями и буду разрушать коммерцию, спокойно производимую англичанами и голландцами на севере!
Несмотря на то, что его план был принят, осуществился он только через несколько лет. Эскадра состояла из четырех, десяти- и пятнадцатипушечных шлюпов и трех небольших фрегатов.
В апреле 1689 года, командуя 24-пушечным фрегатом «Серпан» («Змея»), Жан Бар перевозил из Кале в Брест бочонки с порохом и в этот момент был атакован голландским военным кораблем. Завязалась артиллерийская дуэль, в ходе которой корабль корсара в любой момент мог взлететь на воздух. В этот момент взгляд капитана упал на юнгу, в испуге присевшего за мачтой. Бар приказал: «Привяжите его к мачте. Кто не умеет смотреть смерти в глаза, тот не заслуживает жизни». Двенадцатилетним юнгой был его сын Франсуа-Корниль Бар, впоследствии ставшим вице-адмиралом французского флота.
В мае того же года Жан Бар, командовавший 28-пушечным фрегатом «Ле Же», и его компаньон Клод де Форбэн, командовавший 16-пушечным фрегатом «Ла Райез», охраняли торговый караван из 20 судов на маршруте Гавр — Брест. 22 мая на траверзе острова Уайт им повстречались два мощных английских фрегата. На военном совете Бар решил с «Ле Же» и «Ла Райез» атаковать 48-пушечный фрегат «Нансач», а три вооруженных купеческих судна бросить на второй английский фрегат, на борту которого насчитывалось 44 пушки. Когда началось сражение, «купцы», поймав ветер, неожиданно ушли с поля боя, и высвободившийся второй английский фрегат поспешил на помощь напарнику. Неравный бой длился около трех часов, и к моменту сдачи на французских судах не было ни мачт, ни пороха. Бар был легко ранен в голову, Форбэн получил семь ранений. Пленных корсаров англичане доставили в Плимут и поместили в небольшой гостинице, превращенной в тюрьму. Через двенадцать дней, подкупив охрану, французы совершили дерзкий побег. На украденной весельной лодке, вместе с 20 другими моряками оба капитана за двое суток пересекли Ла-Манш и благополучно достигли берегов Франции.
В том же, 1689 году, Жан Бар, несмотря на все попытки организации союзниками морской блокады, смог взять на «Серпане» в плен два испанских корабля, один голландский 14-пушечный капер и три голландских китобоя и получил очередной чин капитана 1-го ранга.
В 1690 году, командуя 36-пушечным «Альсьоном» («Зимородок»), он уничтожил голландский рыболовный флот, захватил два корабля с датскими солдатами (450 чел.) и 10 торговых судов из Гамбурга. В том же, 1690 году участвовал в величайшей победе французского флота — в морском сражении при Бичи-Хед, в котором он командовал кораблем «Алкион».
В 1691 году, воспользовавшись штормом, Бар и Форбэн с несколькими кораблями прорвались сквозь строй англо-голландской эскадры контр-адмирала Джона Бенбоу, блокировавшей Дюнкерк, и через неделю захватили 4 английских судна, направлявшихся в Архангельск. Затем корсары сожгли голландский сельдяной флот (86 судов) и шесть китобоев.
В 1692 году, появившись у английского побережья, Бар высадил десант у Ньюкасла, разорил окрестности, сжег замок Уодрингтон и 200 домов, вновь прорвал блокаду у Дюнкерка и вернулся в родную гавань с призами на 1 млн. 500 тыс. ливров. В конце того же года он на «Графе», сопровождаемый «Геркулесом» и «Тигром», разгромил голландский торговый флот в составе 16 судов и захватил военный корабль. Король оказал Бару честь, приняв его в своем дворце в Версале.
Во время данного приема Жан Бар «отличился», грубо нарушив дворцовый этикет. Ожидая аудиенции у короля он достал трубку и закурил. На робкие попытки придворных вынести ему замечание, корсар ответил:
Я привык к курению на королевской службе, это стало для меня потребностью, и думаю, что справедливо не менять правил.
По преданию, на донесение королю о подобной дерзости, Людовик лишь рассмеялся.
В 1693 году, командуя «Глорье» («Блистательный»), Жан Бар отличился при захвате французским флотом под командованием графа де Турвиля у Лагуша каравана торговых судов из Смирны. Тогда Бар настиг у входа на рейд португальского порта Фару шесть голландских судов, груженных шелком оторвавшихся от каравана, загнал их на мель и сжег.
В 1694 году во Франции из-за страшной зимы и неурожая наступил голод, и король поручил знаменитому корсару привести из Норвегии в голодающую Францию огромный хлебный караван (более 100 судов). Флотилия Бара никак не могла покинуть Дюнкерк. Сначала ее удерживали там противные ветры, а затем пришла английская эскадра. Обманув бдительность блокирующей английской эскадры при помощи шести рыбачьих барок, которые вышли из порта с огнями, а обнаружив за собой погоню, затушили огни и вернулись в порт, Бар вышел в открытое море.
Его флотилия состояла всего из 6 кораблей, имевших на борту 312 пушек, флагманом был «Мавр». Не дойдя до Норвегии, корсары обнаружили, что торговый караван с хлебом уже перехвачен голландской эскадрой из восьми кораблей (387 пушек) под командованием контр-адмирала Гидда де Вриеса. Недалеко от Текселя Бар решил атаковать неприятеля. Обменявшись с противником орудийными залпами, «Мавр» сцепился с флагманом голландцев. Развернулась яростная абордажная схватка, в центре которой сражались сам Бар и де Вриес. Наконец три страшных сабельных удара повергли голландского контр-адмирала на палубу, и флагманский корабль за полчаса был захвачен. Были захвачены и два других корабля; пять оставшихся обратились в бегство. Заодно Бар захватил несколько английских фрегатов и 30 торговых судов с провизией и боеприпасами. Призы были доставлены в Дюнкерк, а 80 судов, груженных зерном, продолжили свой путь в Кале, Дьепп и Гавр.
Двор узнал об этом подвиге во время церемонии утреннего туалета Людовика XIV в понедельник 5 июля 1694 года. По повелению короля Жану Бару были пожалованы дворянский титул, орден св. Людовика и право иметь золотую лилию в своем гербе. На памятной медали, отчеканенной в честь упомянутой победы, стоит надпись:

Франция обеспечена хлебом благодаря заботам короля после разгрома голландской эскадры.

Этот подвиг Жан Бара привел союзников в ярость. И они решили действовать, то есть разрушить Дюнкерк — корсарское гнездо. Денег для этой цели не жалели, выделив на вооружение флота огромную сумму.
В августе 1695 году Жан Бар и граф де Реленг оказали героическое сопротивление англичанам, которые подвергли бомбардировке Дюнкерк. В память об этом событии была также выпущена медаль.
4 августа 1695 года англичане поставили на якорь в канале Мардика восемь военных кораблей на расстоянии одной мили от города. Несколько дней они бездействовали, и все это время к ним прибывало подкрепление. Через неделю рано утром на рейд вышли 120 кораблей — больших и малых. Один из фортов больше других выдавался в море и потому был самым уязвимым. Именно там находился Жан Бар со своим старшим сыном. С девяти утра неприятель беспрерывно бомбардировал город. В три часа по сигналу английского адмирала большинство кораблей стало приближаться к берегу. Французы выслали навстречу противнику несколько кораблей, но на них обрушился такой шквал огня, что они вынуждены были отступить.
Первая атака неприятеля была отбита. Еще два часа англичане и голландцы пытались взять дюнкеркский берег. Но огонь береговых батарей не позволял неприятелю выполнить свои замыслы. Англичанам мешало сильное волнение на море, однако они не хотели мириться и признавать поражение, упорно продолжая вести бомбардировку. И только около семи часов вечера атаки прекратились. Неприятель уходил, потерпев полное фиаско.
Людовик XIV по достоинству оценил подвиг, определив Жану Бару две тысячи талеров пенсиона в год, а сына его пожаловав званием лейтенанта.
Летом 1696 года шевалье Бар во главе эскадры из семи фрегатов, одного брандера и трех корсарских судов снова прорвал англо-голландскую блокаду Дюнкерка и 17 июня встретил у Доггер-Банки голландскую торговую флотилию из 91 судна с грузом русской и польской пшеницы, и конвоируемую пятью военными кораблями. В результате боя ему удалось захватить 45 торговых судов стоимостью 20 млн ливров.
Едва закончилось сражение, как французы увидели в море справа по курсу тринадцать мощных военных кораблей, спешивших на помощь. Сражаться с ними на равных французы не могли. Однако Жан Бар и тут не растерялся. Он велел поджечь четыре захваченных корабля, посадил на пятый их экипажи числом до 1200 человек, заклепал на этом корабле пушки и залил водой порох. Капитанов он оставил у себя заложниками, а фрегат отпустил с условием, что голландцы приведут его в Дюнкерк. Напоследок Бар поджег 30 купеческих кораблей. В последовавшем затем коротком состязании он выиграл у неприятеля ветер и оторвался от погони. С 15 богато нагруженными купеческими судами Жан Бар вошел в Дюнкерк.
Действия Бара совершенно парализовали промысел голландских рыболовных судов. Если раньше ежегодно из голландских портов выходило по 500—600 кораблей на лов сельди, то после того как в водах стал хозяйничать Жан Бар, их число сократилось до сорока.
В том же, 1696 году, году умер польский король Ян Собеский, и в Польше наступило бескоролевье. За вакантный престол развернулась острейшая борьба между несколькими влиятельными кандидатами. Одним из главных претендентов был родственник французского короля принц де Конти (Франсуа Луи Бурбон). Ему было необходимо прибыть в Польшу. Однако в Европе шла война, и сухопутные пути, связывающие Францию с Восточной Европой, проходили по территориям враждебных государств. Было решено сформировать специальную эскадру и доставить принца в Данциг по морю. Выполнение чрезвычайной миссии поручили Жану Бару.
В начале сентября 1697 года семь его кораблей выскользнули из блокированного противником Дюнкерка. Они уже прошли Остенде, когда у английского побережья наскочили на 11 английских судов, стоявших на якоре. Французская эскадра, приготовившись к обороне, прибавила парусов и, не останавливаясь, прошла мимо неприятеля. Противник пытался было организовать преследование, но в спустившихся сумерках потерял французов. Когда опасность миновала, де Конти осведомился у командующего, что он сделал бы в том случае, если бы погоня англичан имела успех и захват эскадры стал бы неизбежен.
Неужели Вы думаете, что я сдался бы? Я был готов ко всему и приказал моему сыну стоять с факелом у крюйт-камеры и взорвать корабль по моему сигналу.
Принц побледнел и заметил:

Лекарство страшнее самой болезни. Я запрещаю вам употреблять его, пока я на вашем корабле.

Задание было успешно выполнено, хотя принц королем так и не стал.
Рейс в Данциг оказался последним заметным событием в морской биографии Жана Бара. После подписания Рисвикского мира (1697) корсарские поручения были отменены, и Бар осел на берегу.
1 августа 1697 года Жан Бар был произведен Людовиком в чин капитан-командора (chef de l’escadre) и назначен командовать всеми морскими силами во фландрских водах.

В самом начале Войны за испанское наследство, ранней холодной весной 1702 года, распоряжаясь снаряжением кораблей для Дюнкеркской эскадры, он подхватил простуду, перешедшую в воспаление легких, от которого и скончался 27 апреля 1702 года.

Жан Бар был дважды женат и имел 13 детей, из которых лишь шестеро смогли пережить своего отца. Первый раз он женился 3 февраля 1676 года на 16-и летней Николь Гонтье. До ее смерти в 1682 году у них появилось на свет 4 ребенка, старшим из которых был Франсуа-Корниль Бар, родившийся 17 июня 1676 года.

Второй брак Жана Бара был с Жакобой Тугге (Jacoba Tugghe). От совместной жизни с ней Бар нажил 9 детей.

Когда Бар умер, это известие потрясло всех жителей Дюнкерка и самого короля. Людовик XIV узнав, что семья знаменитого корсара находится в бедственном положении распорядился выплачивать вдове корсара ежегодный пенсион в 2 тысячи ливров

Бронзовый памятник Жану Бару был установлен в его родном Дюнкерке в 1845 году. Именем Жана Бара традиционно назывались несколько военных кораблей во французском флоте.

[Бобровский Д.]

Бюсси-Рабютен (Bussy-Rabutin), Роже, граф, 1618—93, франц. писатель, автор “Histoire amoureuse des Gaules” (1665; 1876), за что сидел в Бастилии.



Воинские должности и военные походы Бюсси-Рабютена.

Сначала он был капитаном роты стрелкового полка своего отца (приказ о назначении на должность от 6 августа 1633 года). Он участвовал в осаде Мота в 1634 году; во взятии замка Муайен-Вик, Шарма, Нёвшато; разгроме Колоредо в марте 1636 года, во взятии Пема, замка Балансон, в осаде Доля, взятого 15 августа, в осаде Ройе, во взятии Корби.

В осаде Ландреси, Мобёжа в 1637 году. Будучи командиром стрелкового полка по выходу в отставку своего отца (приказ о назначении на должность от 12 марта 1638 года), он проживал в гарнизоне Гиза в течение военной компании.

Он был на осаде Тьонвиля, в битве, которая разыгралась перед этим городком в 1639 году, на осаде Арраса в 1640 году, Лана, Бопома в 1641 году. Его полк уменьшился до четверти полного состава. Он вышел в отставку.

Лейтенант роты легкой кавалерии принца Конде до смерти Мовийи, по патенту от 15 августа 1645 года.

Генеральный наместник губернаторства Ниверне до смерти отца, по предварительным платежам, внесенным в Париже 8 марта 1645 года. Он принес присягу 23 числа, зарегистрировал свои денежные взносы в парламенте 8 апреля. Он присоединился к армии в Германии в августе месяце, находился на службе при осаде Хейлборна.

Он завладел должностью генерального наместника Ниверне 18 февраля 1646 года. Он примкнул к войскам во Фландрии, служил под командованием герцога Энгиенского, при взятии замка Ланнуа, Курте, Берга, Мардика. Во время одной из вылазок в течение осады под ним была убита лошадь, когда он отбросил врагов до траншеи. Затем он сражался при взятии Фурна, при осаде и взятии Дюнкерка. При взятии Лериды в 1647 году. На осаде и взятии Ипра он доставил королю известие об этом. При атаке Шарантона, осажденного Конде в 1649 году.

Принятый на службу принцем Конде в 1650 году, он заперся в Монтроне, защищая его. Недовольный принцем, он отказался от должности лейтенанта роты легкой кавалерии, вновь приступив к выполнению своего долга. Он достиг звания бригадного генерала по патенту от 18 октября, получил приказ в этом качестве распоряжаться войсками, которые проходят или пребывают в Ниверне. Это приказ от 19 числа. В этом же месяце он овладел замками Розмон и Ферте- Шодрон. Он набрал по поручению от 12 февраля 1652 года полк кавалерии, стрелковый полк по другому поручению от 6 марта. В том же году он соперничал с графом Палюо при взятии Монтрона. Он передал в армию короля 52 тысячи порций хлеба и 40 тысяч - фуража, которые «вытянул» из Невера и Шарите.

Он перешел на сторону Мазарини, служил в армии при осаде Шато-Порсьена и Вервена в январе 1653 года. Полковник кавалерии по выходу в отставку маршала Клерамбо (платежи от 31 августа), он присоединился в октябре к армии под командованием маршала Тюренна, которого считал своим врагом со времен осады Сент-Менеу.

Главный наместник армий короля, по доверенности от 4 мая 1654 года. Используемый в Каталонии под командованием принца Конти, он завладел забаррикадированным в трёх местах мостом, осадил Вильфранш, содействовал взятию этой крепости, захватил замок Ливиа, добывал провизию в Розео, на осаде и при взятии Пучерды.

Занятый во фландрской армии в 1655 году, он возглавил многочисленный обоз боеприпасов и провианта в Кенуа. Он служил при осадах Ландреси, Конде, в течении которых он «выбивал» фураж; при осадах Сен-Гилена, Валансьена в 1656 году. При атаке развернутым строем, когда французов одолели, он командовал арьергардом. Его стрелковый полк был присоединён к полку де ла Фер 29 июля. Он сложил с себя наместничество в Ниверне.

Он присутствовал в 1657 году на осаде Камбре, который захвачен принцем Конде, на осаде Сен-Венана, в подкреплении Ардра, на осаде Мота, в лесу Мардика.

В 1658 году при осаде Дюнкерка, в битве при Дюне он создал полк из военнопленных. Он блокировал Берг, находясь на осаде этой крепости. Дисмюд сдался ему. Он действует далее при осаде и взятии Гравелина. Увеселительная поездка обернулась ссылкой 29 июля 1659 года. Он действует при осаде Марсалы в 1663 году. Его принимают в Академию в марте 1665 года. Его сочинения довели его до Бастилии в следующем апреле. Он ушёл в отставку с должности главного полковника кавалерии 5 декабря того же года. Освобождённый 17 мая 1666 года, он более не служит в армии.


( по Хронология военной истории, том четвертый, опубликовано в Париже в 1761 году)

[Бобровский Д.]

Можно сказать что Роже Бюси де Рабютен был типичным представителем военного сословия Людовика 14. Он начал службу с 14 лет и дослужился до высокой воинской должности.

Однако Куртиль де Сандра был о нём неважного мнения:


/Бюсси в большом затруднении./ Бюсси Рабютен к ним себя не причислял. Никогда человек не имел столь доброго мнения о собственной персоне, как он о своей, и поскольку он первенствовал среди Дам, ему бы хотелось не меньше отличаться и на войне, хотя здесь он проявлял весьма скромный талант. Он находил возражения всему, что делали другие, и, по меньшей мере, когда предприятия не получали его одобрения, он желал, чтобы они не пользовались добрым успехом, или же всего лишь случай им его обеспечивал. Так как никто не находил укрытия от его языка, не было никого, кто не желал бы ему такого оборота фортуны, какой смог бы его унизить. Я не знаю, от силы ли этих желаний с ним это случилось в конце концов, или так уж ему было на роду написано, в это, очевидно, было легче поверить; но, наконец, когда он командовал однажды несколькими эскадронами в поисках фуража со стороны Валансьена, получилось так, что накануне туда прибыло некоторое количество Кавалерии, стоявшей наготове дать отпор тем, кто слишком близко подойдет к этому городу. Он мог бы узнать об их прибытии, если бы соблаговолил взять языка там, где он проходил, но похваляясь всем своим могуществом, поскольку он не видел еще никого, способного вызвать у него опасения, он выставил свою Гвардию на возвышенность, откуда открывался вид на всю округу. Он имел при себе число бойцов, пропорциональное количеству войск в городе до вступления туда подкрепления, так что момент спустя он оказался атакован тремя эскадронами; они бы даже взяли его в кольцо, если бы рельеф местности, на какой он расположился, не спас его от такого несчастного случая. Тогда как первый строй был еще в седле, два задних уже спешились, но, благодаря этому обстоятельству, они успели привести себя в порядок и встретить врага; однако схватка все равно была неравной, они все были вынуждены податься назад и даже отступить в беспорядке.

Герцог де Бернонвиль, носивший в те времена имя Графа де Энена, был тогда Комендантом Валансьена. Он научился своему ремеслу несколько в ином месте, потому он скомандовал своим трем эскадронам сделать вид, будто они сами подаются назад, когда явится какая-нибудь помощь Гвардии, какую они потеснили. Они ловко исполнили его приказ, и так, как если бы в их действиях не было ничего неестественного. Когда Бюсси сообщили, что три эскадрона напали на его Гвардию, он отрядил три своих для их поддержки. Таким образом, они получили численный перевес над врагами, потому что эта Гвардия составляла отдельный крупный эскадрон, а этого было достаточно для одержания победы; итак, враги, прикинувшись страшно перепуганными, ухватились за эту возможность исполнить то, что им было приказано. Они отступили сначала в полном порядке, дабы самим не пострадать в их отходе, но затем бросились бежать со всех ног, прекрасно зная, что ненадолго замедлят добиться реванша; они заманили тех, кто их преследовал, в засаду, где залегли пять сотен Мушкетеров. Те напоролись на огонь этой Пехоты в упор, и когда половина их полегла после первого же залпа, вражеская Кавалерия развернулась и окончательно изрубила оставшихся в куски. Бюсси хотел было остановить победителей с еще остававшимися у него войсками, но увидев, как эти три эскадрона, какие он принял поначалу за единственные, были поддержаны несколькими другими, он сам присоединился к числу беглецов. Он даже далеко не одним из последних бросился спасаться, в том роде, что сам явился объявить о собственном разгроме. Он как только можно лучше его приукрасил, но так как окружающие были вовсе не достаточно расположены в его пользу, они не пожелали принять на веру его слова; напротив, все были просто счастливы разузнать обо всем этом из других источников.
(ЗАПИСКИ ГОСПОДИНА дАРТАНЬЯНА)

А ЭТО РОДОВОЙ ЗАМОК РАБЮТЕНОВ. В КОТОРОМ БЮССИ СОБРАЛ ОБШИРНУЮ КОЛЛЕКЦИЮ ПОРТРЕТОВ СВОИХ СОВРНМЕННИКОВ.




Сообщение отредактировал Бобровский Д. - 13.1.2011, 18:56

[Бобровский Д.]

АРВИД ВИТТЕНБЕРГ (1606 - 1657) - генерал от кавалерии (1645), генерал-фельдмаршал (1655), был одним из лучших шведских полководцев.
А. Виттенберг происходил из эстляндского дворянского рода, перешедшего на службу в 70- х гг. 16 в. к шведской короне. Вырос в Финляндии, где его отец получил земельные владения.
Участвовал в Тридцатилетней войне в войсках Густава 2 Адольфа как офицер финских кирасир. Вырос в
крупного кавалерийского военачальника. Действия А. Виттенберга отличались инициативой и новыми тактическими приемами. Особенно отличился в битве при Нердлингене (1634), прикрывая отступление шведов.
Служил под руководством всех шведских командующих в Германии - генералов Ю.Г.Баннера, Л. Торстенсона и К.Г. Врангеля. Особенно тесное боевое сотрудничество и дружба связали А. Виттенберга с К.Г.Врангелем, его родственником по матери. Виттенберг отличался крутым нравом и был беспощаден к мародерам. Еще в годы Тридцатилетней войны А. Виттенберга выделяло резкое неприятие католической конфессии. Он допускал разорение католических монастырей и храмов, подобные же действия отличали его и в Польше, особенно при захвате Кракова.
Во время Первой Северной войны А. Виттнберг был одним из лучших полководцев шведской армии. Кампания 1655 г. стала триумфом А. Виттенберга. Его армия, двигавшаяся из Бранденбурга на Великую Польшу, сумела принудить "посполитое рушение" воеводы познанского Х. Опалинского и калишского К. Грудзиньского к капитуляции в Устье, что предопределилоисход всей кампании. Затем А. Виттенберг руководил наступлением на Краков, который он занял после упорной обороны замка С. Чарнецким. Портрет А. Виттенберга относится к началу польской кампании 1655 г. Подпись на латинском языке указывает его звание "полевого маршала", т.е. генерал-лейтенанта, хотя в действительности он был в звании генерала от кавалерии.
Наблюдавший фельдмаршала Патрик Гордон, во время кампании 1655 г., посвятил ему много ярких страниц в своем дневнике. Яркая сцена, когда " пехотинец, зашедший в бедную хижину и вынесший кувшин молока, столкнувшись с фельдмаршалом, был немедленно повешен, несмотря на мольбу им же ограбленной крестьянки", очень точно передает характер этого полководца с его маниакальной любовью к железной дисциплине. По мнению П. Гордона, А.Виттенберг отличался излишней жестокостью для армии которой не платили". Интересно, что, по замечанию Гордона, такого же мнения придерживался король Карл 10 Густав.
Король доверял А. Виттенбергу не только руководство армиями, но и политические акции. Так, осенью 1655 г. фельдмаршалу было предписано установить контакты с гетманом Богданом Хмельницким.
Кампания 1656 г. оказалась последней для фельдмаршала. А. Виттенберг, командуя шедским гарнизоном Варшавы, в течении 2 месяцев выдерживал осаду поляков. В конце июня 1656 г. гарнизон капитулировал. По условиям капитуляции А. Виттенберг добился права свободного выхода своих сил из города, но недалеко от Варшавы был захвачен крымскими татарами передавшими его полякам.
Пленение фельдмаршала поляками имело огромный резонанс в Европе. Находившийся в Копенгагене русский посланник князь Д.Е.Мышецкий так описывал это событие в своем статейном списке: "И как де польские люди земляной город в Аршаве взяли, и швецкий де генерал Витемберк с товарыщи заперлися с небольшими людьми в каменном городке и побыли в нем небольшое время, покамест с польскими людьми договор учинили, и здалися им сами июня 22 - го числа. И как, де, их польский король из Аршавы отпустил, и на них, де на дороге пришли крымскаго хана люди и побили их всех без остатку. А генерала Витемберка и иных начальных людей живых поимали и отослали к польскому королю".
Король Карл Густав неоднократно, но безуспешно пытался освободить А.Виттенберга. Фельдмаршал содержался в крепости Замостье, где а плену и скончался. Наибольшее распространение получила версия, согласно которой он был отравлен. Только в апреле 1671 г. тело фельдмаршала было перевезено в Стокгольм и похоронено в церкви так называемого "Рыцарского острова".

НАПИСАНО ПО СТАТЬЕ А. В. ВИНОГРАДОВА "ПОРТРЕТЫ ШВЕДСКОГО ГЕНЕРАЛИТЕТА ЭПОХТ КАРЛА 10 ГУСТАВА"
ЕДИНОРОГ. ВЫПУСК 1.

Сообщение отредактировал Бобровский Д. - 19.2.2011, 22:18

[Бобровский Д.]

Жан Арман дю Пейре, будущий граф де Тревиль, был впервые представлен Людовику XIII в 1621 году, после осады Монтобана. Вот как вспоминал позже этот эпизод Маршал Франсуа де Бассомпьер:
« Там сильно отличился Тревиль, баскский дворянин, носивший мушкет в полковой роте. Я попросил у короля пожаловать ему чин прапорщика в Наваррском полку. Но когда я вёз его в Пикекос (ставку короля), чтобы поблагодарить Его Величество, он отказался от этой должности, говоря, что не оставит гвардейский полк, где служит уже четыре года. И если король счёл его достойным быть прапорщиком Наваррского полка, в будущем он заслужит и получит от Его Величества такой же чин в гвардейском полку
Писал о нем Франсуа де Бассомпьер


Так или иначе, но Тревиль заслужил этот чин уже на следующий год, а три года спустя, в 1625 году, отличившись при осадах Сент-Антонена и Монпелье, он был назначен корнетом роты мушкетёров. В 1629 году, при штурме города Сузы, он был подпоручиком, а в 1632 году стал лейтенантом. Наконец, с 1634 года он являлся капитан-лейтенантом мушкетёрской роты, которой командовал сам король. Следует отметить, что мушкетёров набирали исключительно из гвардейцев: переход в мушкетёры был повышением, позволял приблизиться к королю.