Скорее всего, противник просто "офигеет слегка" от такой наглости.

ЕМНИП, в одной из битв гражданской войны в Англии стороны сошли по оба берега неширокого канала, легко переходимого вброд, но вместо того, чтобы сойтись врукопашную, предпочли стрелять друг в друга из мушкетов.
Если бы одна из сторон смогла найти в себе силы пойти в пики, то вторая стороны, скорее всего, обалдела бы и предпочла отступить.

У Ларрея, ИМХО, данные более адекватны.

Да, скорее всего, многие войска (скажем, прусские) не всегда решились бы пойти в штыки.

Штыковая атака не была чем-то необычным, она применялась всеми армиями.

Это немного из другой эпохи. К тому же гражданская война и есть гражданская война - наспех набранные и плохо обученные армии (особенно пехота - XVII век, главная сила армий - конница), соотечественники с обеих сторон, и т.д. и т.п.

Он тоже считал только раненых.

Вообще-то Фридрих был фанатом штыковых атак и в начале Семилетней войны применял штыковые атаки без ружейной стрельбы. В литературе на русском языке тактику Фридриха описывают по большей части неправильно. Суворов тогда еще даже полком не командовал.

Дело и не в Суворове - скорее, надо посмотреть, чем закончились атаки Фридриха при Гросс-Егерсдорфе и Кунерсдорфе.

АФАИК, Обсервационный корпус ухитрились сделать неудовлетворительным организационно, да и укомплектовали новобранцами.

Как-то так, ЕМНИП.

А вообще, в битвах при Гросс-Егерсдорфе и Кунерсдорфе (как-никак - а победы русской армии, а также сражения с неопределенным итогом - Цорндорфе) главный косяк - это недочеты русского командования и недисциплинированность русских войск (читал письма офицеров, в которых описывается, как солдаты, пользуясь тем, что фронт сражения был велик и соприкосновение было не единовременным, жутко пили и даже поили офицеров, угрожая им оружием), а вовсе не недостатки русской армии (если не считать командование Фермора и бардак имманентно присущими русским войскам проблемами).

Реляция В. В. Фермора императрице Елизавете о сражения при урочище Фюрстенфельде (Цорндорф)

15 августа 1758 г., с места сражения при урочище Фирстенфельде.

По отпуске последней моей всеподданнейшей реляции из под города Кистрина на эстафете, от 12-го сего месяца, получа того ж дни на вечер подлинное известие, что король прусской ниже Кистрина три мили под местечком Цилинцах (Циленциг) делает на старом Одере из судов к переходу мост, а чрез канал, которой гораздо выше Одера, разобранной мост починивать начал, почему тот же час полковник Хомутов с командою для препятствия оного дела послан, точию как скоро туда прибыл, получена ведомость, что уже прусские гусары на здешней стороне показываться стали, а по поимке объявили, что прусская армия уже на нашу сторону сильно перебирается.

Почему того ж числа на вечер блокада города Кистрина так порядочно и благополучно отвозом тяжелых пиесов артиллерии и дву тысяч гранадир последовала, что ни одного человека притом не потеряно. Потом в четвертом часу из тесного и лесного места, в котором армия необходимо для блокады стоять принуждена была, благополучно проходя близ четырех верст лесом на чистое место, для ордер де-баталии весьма способное, пришла и при урочище Фирстенфельде без всяких обозов стала во ожидании прусской армии прибытия. И по счастию корпус под командою господина генерала Броуна от Ландсберга прибыл и в одном лагере с армиею соединился. На вечер стали уже прусские гусары показываться и с нашим войском сражение имели, а наше войско стояло всю ночь при ружье во ожидании неприятеля, а в 14-й день генеральная и прежестокая баталия началась пополуночи в девятом часу, наперед с пушечною пальбою, а чрез полтора часа начался из ружья огонь и с такою жестокостию бесперерывно продолжался, что до самой ночи одна другой стороне места не уступали. В десятом же часу отступила прусская армия российской место баталии, где российская чрез ночь собралась и не токмо в виду прусской ночевала, ни на другой день имелся роздах, собирая своих раненых и пушек, сколько неприятель допускал.

Урон раненых из генералитета, штаб и обер-офицеров весьма знатен, токмо по кратности время точно показать не можно, а пришлется впредь, как скоро походная канцелярия в том исправиться может, а ныне кратко на память о некоторых из генералитета и штаб офицеров показано. А сверх того ссылаюсь на словесное показание посланного с сею депешею господина полковника Розена, которой пространнее на все обстоятельства изъясниться может. Я не в состоянии вашему императорскому величеству о поступках генералитета, штаб и обер-офицеров и солдат довольно описать и, аще бы солдаты во все время своим офицерам послушны были и вина потаенно сверх одной чарки, которою для ободрения выдать ведено, не пили, то б можно такую совершенную победу над неприятелем получить, какая желается. А ныне я, припадая к стопам вашего императорского величества, всенижайше донести должен, что в рассуждении великого урона, слабости людей и за неимением хлеба принужден сегодни до тяжелых наших обозов и хлеба семь верст до Грос Камина, а потом до Ландсберга, где надеюсь с третьей дивизиею, состоящею в Швете, соединиться, буду по реке Варте субсистенцию армии сыскивать. Денежная казна поныне почти вся сохранена, а секретной экспедиции все дела, чтоб в какой конфузии неприятелю в руки попасть не могли, сожжены, в том числе и ключ азбуки, которого впредь с курьером в присылку ожидаю.

Его высочество принц Карл и генерал Сент-Андре не дождавши совершенного окончания баталии, заключая худые следствии, ретировались в Швет к третьей дивизии, а экипаж его высочества при большом обозе армии поныне в целости. Я при сем неудачном случае по моей рабской должности всевозможные меры употреблять не оставлю- и припадаю к стопам.

Вилим Фермор.

Реляция В. В. Фермора императрице Елизавете о движении армий после сражения при Цорндорфе к Гросс-Камину и о потерях в генералитете

18 августа 1758 г. Лагерь при Гросс-Камине

Вслед последней моей всеподданнейшей с полковником Розеном отправленной реляции доношу, что я с оставшею армиею с места баталии, забрав сколько возможно и неприятельская пушечная стрельба допустила, раненых, погребши наших убитых, 16-го числа на самом рассвете по учиненной диспозиции в виду неприятельской армии выступил к нашим оставшим обозам и провиантскому магазину, маршировал семь верст кареем; артиллерию, как свою, так взятую от неприятеля, везли солдаты за неимением достаточной упряжки на себе, а раненых казаков в тороках и на заводных лощадях. Неприятель, видя такой порядок в марше, не токмо на армию, но и на ариергард не нападал, и около девятого часу я благополучно к местечку Грос Камин прибыл ив крепком лагере несколько дней для распоряжения обозов и отправления к Дризену больных остановиться принужден.

Дивизия под командою генерала-порутчика графа Румянцева от Швета, забрав из Зольдинга и Старгарда команды, для соединения с армиею следует к Ландсбергу, а к генералу-лейтенанту Резанову с выступившими к Кольбергу тремя полками, аше оной город и крепость не заняты, ведено следовать на Битау и Дризен, дабы могли к подкреплению армии, служить, ибо все двадцать пехотные полки, которые в баталии были, здоровых строевых не более пятисот человек в каждом имеют.

Я обстоятельных ведомостей о убитых и раненых, потерянной и от неприятеля взятой артиллерии доныне сочинить не в состоянии, а чтоб тем умедлить моим всеподданнейшим рапортом не смею. И того ради отправляю с сим нарочного курьера графа Петра Апраксина, на которого объявление о состоянии армии вашего императорского величества всеподданнейше ссылаюсь, а притом по рабской моей должности доношу: по полученным подлинным известиям генералы-лейтенанты Салтыков и Чернышев, генерал-майор Мантейфель, бригадиры Тизенгаузен и Сиверс в полон взяты, а здесь при армии генерал Броун, генерал-лейтенант Долгорукий, генерал-майоры Любомирской, Панин, Леонтьев от ран больны находятся; а и сам я всеподданнейший раб вашего императорского величества от ран в правую ногу, хотя и не тяжелая, но контужен и по состоянию моего ослабленного здоровья с крайнею нуждою всеподданническую мою должность править могу. Итого ради, припадая к стопам вашего императорского величества, всенижайше прошу повелеть снабдить меня на место раненых и в полон взятых генералитетом; а оставших после баталии, которые со мною старание приложили армию собрать и паки построить генерал-майоров Мордвинова, Фаста, Языкова, Демику и Дица, а от артиллерии Нотгелфера всемилостивейше пожаловать орденами святые Анны.

Вилим Фермор.

Т.е. весь день 15.08.1758 наши приводили войска в порядок, а 16.08.1758 выступили с места боя для соединения всех сил. Пруссаки, которые "одержали победу" (?), не преследовали, как до этого не препятствовали русской армии приводить себя в порядок.

Список раненных генералов говорит о том, что они, как минимум, приняли участие в сражении, а Мордвинов, Фаст, Языков, Демику, Диц и Нотгелфер еще и содействовали тому, что сражение не было проиграно.

Хотя у кого-то может и иное мнение быть...

По щастию нашему дезертировал от неприятеля гусар желтаго полку, и объявил, что король с армиею переходит чрез реку Одер, к тому ж подтвердил и инженер подполковник Гербель, которой послан был рекогнисировать о движении неприятелском. Тот час немедленно приказ был послан всюды, чтоб все с апрош и батарей пушки сняты были и маршировали бы в лагирь, а из лагеря выступили в поход. Обоз же весь пошел на то место, где прежде был наш лагерь на реке Варте, и приказано, чтоб были захвачены все авантажныя места, а оставшую артилерию на те места поставить для защищения, а господин Фермор пошел в левую сторону и где остановились в ордер де баталии, то под тем местом был ручей весма топкой и вязкой. И как неприятель перешед чрез реку, то мы и думали ево атаковать. Нас на оном месте чрез тот топкой ручей и затем поставлена была первая линия в ордер де баталии к оному вяскому ручью и болоту лицом, а другая линия в паралель, и зделан был паралеллограм. В средине ж того паралеллограма конные полки таким образом, как прежде воевали с турком. При всем том вскоре соединился абсервационной корпус, которой был на левом фланге, а в самой вечер шол неприятель мимо нас и с нашими гусарами был у него перестрел. Тогда от командующаго генерала послан был подполковник с деташаментом обозревать, куда намерение его клонится, но он ничего не мог приметить и приехал с рапортом, а в лагере было слышно рубка лесу почти во всю ночь. Поутру ж показался из лесу против нашего вагенбурга и шол мимо онаго, не делая никакова вреда прямо маршируя колонгами на армию нашу, как же увидели наши, тогда начали переменять ордер де баталии, тем же паралеллограмом, причем и сам господин Фермор установлял артилерию. Когда ж уже стал неприятель приближаться, то от нашей стороны началась стрельба из единорогов. А между тем от них нарочно пущено было пара лошадей с ящиком однем, в коем были снаряды орудия и сами лошеди запряженныя бежали прямо в армию, фурман с помянутыми снарядами засженной. Тогда от нас стреляли по них и застрелили, и тем то и окончилось. А потом, приближаясь, неприятель колонгами производил тож пальбу, а особливо против нашей артилерии и напоследок весьма блиско колонгами своими приближился, а конницу свою завел к правой стороне нашего крыла и из артилерии по всей нашей армии вдоль фронта по ширенгам рекошетом производил жестокую пальбу.

Тогда много наша конница и армия понесла урону, но честь и хвалу дать можно Петру Ивановичу Панину. Он видев тогда таковое нещастие закричал: “Ребята, в штыки!” И как вступили то того ж часа збили неприятеля и, прогнав, привели в величайшую разстройку. Неприятель же не щадя и своих, палил по них ис пушек картечами и как на одном крыле началось, так и во всей армии тож последовало. Не было более тому время часа, вся площадь в коем месте была баталия, зделалась пуста. Разбились как наши, так и пруские по кучкам, где два, и три или и десять человек и палили ис пушек всякой, кому куда вздумалось. Тут всякой был кананер, а особливо абсервационные салдаты, надев на себя белые полатенцы чрез плечо, и перевязав так как шарфы, бегали повсюду мертвецки и пьяны, так что и сами не знали, что делали, да и команды не было никакой и слушать неково. Наехал я тогда на одну их артель, стояла у них бочка вина. Оне мне налили стакан и дали, бранив: “Пей, такая твоя мать”. Я ж им сказал: “Что вы, ребята, делаете? Видети ли вы, от неприятеля вся наша армия уже разсеяна?” То они сказали мне: “Будь ты нам командир, поведи нас”. И я, вынев свою шпагу, повел их в то место, где стоял при пушках неприятель, говоря: “Пойдем и отоймем у них пушки”. Оне, послушав меня, пошли, а и я, яко предводитель, поехал вперед против своего фронта. Вдруг же оглянулся назад, уже и никого нет. Благодарил тогда я Бога, что избавился от таких пьяных. Во время ж оного разсеяния кричали: “Румянцов пришел! Румянцов пришел!” И так мало помалу салдатство начали скоплятца уже поздо вечера. Румянцов же был командирован Особым деташаментом в некоторое графство в низ реки Одера. Господин же граф Фермор скакал с генералитетом, и с ними кто быть прилучился, приехали в лес, где увидели пьяных как афицеров, так и салдат. Стал их увещевать, что они худо делают, то один афицер, подскоча к нему с пистолетом, и, браня ево матерно, покушался застрелить, и ежели б не унял князь Александра Михайлович Голицын, то б, конечно, с ним это нещастие последовало. Тут случилась быть маленькая деревня, к которой как подъехали и в то время, когда сошли с лошадей, видели, что нашего генерала Броуна несли гранодеры всего израненого. Тогда мы всю ночь продолжали и старались сколько можно скопить пьяных салдат. Но по щастию нашему с несколькими тысещами легких войск старик Данила Ефремов наехал на ту площадь, где было место баталии, и узнав о неприятелях, что спасаютце во рвах. Неприятель же увидев войско новое, бежали все, и он всех колол и до такого состояния довел, что неприятели сколько ни скоплялись, однако все повсюды бегая и к нашему прибегая авангарду, требовали спасения, дабы остались в живых. И некоторые были остатки прусаков, он их совсем принудил разбежатся, а наши подумали, что пришел Румянцов, и очень скоро начали собиратца и стали собирать артилерию свою, да и неприятельской было довольно взято. Потом и пошли в лагерь, где был наш вагенбург.

удивлялся стая батальи что ни ево ни наша не могла преодолеть

Прошедшая наша с неприятелем акция великой ущерб зделала нашей братьи <…> Однако слава Богу что еще наша армия в таком хорошем состоянии <…> не толко отпор зделать но окотовать [атаковать] может <…> салдаты бодры и жадны, и мы все веселимся и желаем, чтоб еще с неприятелем увидется.

Плохо же вы молились Богу, что мы проиграли сражение

Вы что, серьёзно полагаете, что я этого не читал?
Опубликованное читаь не сложно... Да и книга это у меня на полке стоит. Погибшие генералы это одно, а ЛИЧНО Фермор свинтил. А он какбы гланокомандуущий тогда был. Русские реляции нужно читать ооочень осторожно. Собственно и прусские тоже.
Есть ресурс, на котором можно и прусские реляции почитать. Не все, но хоть что-то.

Я серьезно полагаю, что не Вам судить, что у меня перепуталось, а что - нет.

Прусские реляции - не реляции, а на месте сражения остались обе армии.

Собственно достаточно посмотреть, кто хоронил убитых и разбирался с ранеными, и кто на следующий день начал отступление. В отличие от Наполеона, Фридрих просто не мог себе позволить настигать убегавшую русскую армию.

"Штык держать вкось без помощи ремня... на кавалерию - колоть штыком лошадь и человека; на пехоту - штык держать ниже и ближе обеими руками... С утра упражняться штыками и саблями... Штыки держать плоско, правою рукой, а колоть с помощью левой. При случае не мешает и прикладом в грудь или по голове."

1) насколько часто (это при заточке войска под изображение из себя fire-machine)?
2) насколько часто она доводилась до боя?

Но свежих, а не инвалидов, как Корвизар. Т.е. Корвизар через несколько десятков лет обследовал документы и живых ветеранов, а Ларрей - сделал все на поле боя.

Дело и не в Суворове - скорее, надо посмотреть, чем закончились атаки Фридриха при Гросс-Егерсдорфе и Кунерсдорфе.

Возвращаясь к Суворову и штыковому бою, нужно сказать, что в известных мне его наставлениях какие-либо конкретные рекомендации относительно обучению действию холодным оружием, кроме общих фраз о необходимости его широко применять, практически не встречаются. Например, в 1799 г. он приказывал Багратиону раскрыть австрийцам "таинство побиения неприятели холодным оружием", причём для обучения войск считал достаточным повторить это упражнение два или три раза.

Наконец, в том же году он даёт несколько советов, как следует пользоваться штыком: "Штык держать вкось без помощи ремня... на кавалерию - колоть штыком лошадь и человека; на пехоту - штык держать ниже и ближе обеими руками... С утра упражняться штыками и саблями... Штыки держать плоско, правою рукой, а колоть с помощью левой. При случае не мешает и прикладом в грудь или по голове."

А вот это рекомендации по применению штыка, из которых видно, что Суворов не предполагал каких-либо сложных приемов - прямые колющие удары, и больше ничего.

Вопрос в том - а рационально ли использовать сложные приемы в штыковом бою? По-моему самое практичное - натренировать до атвоматизма атаку - удар или удар с предварительным отбивом в сторону вражеского штыка. Этого более чем достаточно. И простое действие выполнимо в условиях стресса в бою, в отличие от сложных комбинаций... эта простота как раз - очень практична.

Это верно, причем есть еще один важный фактор: пехота XVIII и начала XIX века сражалась в плотном строю, какие-либо сложные фехтовальные приемы с ружьем были просто невозможны. Наставления по штыковому бою, которые стали появляться после окончания наполеоновских войн, предназначены в первую очередь для солдат, которые действуют вне строя, то есть, в рассыпном строю, в населенных пунктах или укреплениях.

Мне кажется, что мы постоянно путаем "штыковой бой" или пойти "в штыки" 18-го век и наше нынешнее понимание данного действа. Пойти в штуковую в 19-м веке это не начать с противником фехтование на ружьях, а просто пойти в атаку не часами поддавливать перестраиваясь со стрельбой и снабжая первую линию боеприпасами и заменяя выбывших из второй линии, а решительно идти на противника с ружьями на перевес. Этого для обозначения действия уже достаточно.

Тем более, что желательно идти с заряженным оружием. Что имеет отдельный психологический эффект.

Противник скорее всего не выдержит и начнёт отступление (если ему артиллерия картечью не поможет). А в идеале побежит. И только тогда штыки "обагрятся кровью".

С турками перестреливаться было вообще себе дороже - стреляли они лучше наших. А вот атаку строя не выдерживали. Правдо видно научились встречать всё-таки и резаться короткими ятаганами. Тогда во Вторую Р.-Т. начали вооружать русских гренадёр огроменными тесаками и в ответку устраивать туркам "юринь".

А есть реальные примеры этого "юриня" или "вихря" в сражениях? Мне казалось, что это фантазии Потемкина на тему "как надо делать", а в реальности были обычные штыковые атаки.