Спасибо konstantyn_lvk, за присланный материал.

Сама статья здесь, обсуждаем тут.

А какие есть источники о русско-шведском политическом и военном договоре 1812 года ? По которому как пишет Безотосный шведы в 1812 году невыставили свои войска. И ,что известно о совместном предполагаемом выступлении России , Пруссии и Польши (!),против Наполеоновской Франции в 1811 году.

Очень толковая и интересная статья!

1. Вообще-то известный факт - с Пруссией даже конвенцию составляли, только король ее, ЕМНИП, не подписал, забоялся. Но текст вроде сохранился.
2. Вот именно "и Польши". Перед самой войной некоторые литовские аристократы носились среди знати с какими-то "прожектами" Александра по их поводу...

Собственно источники опубликованы как в соответствующих томах фундаментального издания "Внешняя политика России XIX и начала XX века: Документы Министерства иностранных дел Российской Империи", так и в специальном сборнике по русско-шведским отношениям того времени, выходные данные которого завтра найду. Ну и исследовано все это неплохо у нас, начиная с: Рогинский В. В. Швеция и Россия: союз 1812 года. М., 1978.
По второму вопросу, в частности, знай и люби свой форум, как говорит Кирилл . Предвоенная борьба вокруг Польши, точнее за привлечение на свою сторону различных кругов ее элиты, тоже исследовалась, надо покопаться в закромах .

(без слов)

Я не историк и тем более не кандидат наук. Но вот читаю на с. 68 – «В период с 1801 по 1805 гг. геополитический фактор не мог сыграть на руку франко-русскому сближению. Помимо идеологических и социальных моментов, в немалой степени этому препятствовала и вызывающая политика новоиспеченного французского императора.» Что это (ведь Наполеон был провозглашен императором только в 1804г.)? Досадная описка.., стилистическая неточность..?
Об идеологических моментах автор пишет на с. 66 – «Кроме того, дворяне, владельцы крепостных крестьян, продолжали пребывать в убеждении, что наследник революции «безродный» Бонапарт мало чем отличался от французских безбожников-санкюлотов.» Обратившись к ссылке, обнаружил, что речь идет, прежде всего, о 1812г. Видимо, предложенное автором расширение термина «эпоха 1812г.» на всю эпоху наполеоновских войн, сыграло с ним злую шутку. Вот, например, какие воспоминания период до 1805 г. оставил у С.Н. Глинки: «С отплытием Наполеона к берегам Египта, мы следили за подвигами нового Кесаря; мы думали его славой; его славой расцветала для нас новая жизнь. Верх желаний наших было тогда, чтобы в числе простых рядовых находиться под его знаменами. Но не одни мы так думали и не одни к этому стремились. Кто в юности знакомился с героями Греции и Рима, тот был тогда бонапартистом.» (Записки, М., 2004, с.230)
Далее автор продолжает: «В целом же правительственная политика по отношению к Франции, в частности война против Наполеона в 1805 г., пользовалась поддержкой и не вызывала общественного недовольства.» Возьмем, однако, Записку о древней и новой России Карамзина, благо она есть в сети, и почитаем.
«Основанием российской политики долженствовало быть желание всеобщего мира, ибо война могла изменить состояние Европы; успехи Франции и Австрии могли иметь для нас равно опасные следствия, усилив ту или другую.
«Император Александр более всех имел право на уважение Наполеона; слава героя италийского еще гремела в Европе и не затмилась стыдом Германа и Корсакова; Англия, Австрия были в глазах консула естественными врагами Франции; Россия казалась только великодушною посредницею Европы и, неотступно ходатайствуя за Германию, могла напомнить ему Треббию и Нови в случае, если бы он не изъявил надлежащего внимания к нашим требованиям.»
«К общему изумлению, мы увидели, что граф Морков пишет свое имя под новым разделом германских южных областей в угодность, в честь Франции и к ее сильнейшему влиянию на землю немецкую; но еще с большим изумлением мы сведали, что сей министр, в важном случае оказав излишнюю снисходительность к видам Наполеона, вручает грозные записки Талейрану о каком-то женевском бродяге, взятом под стражу во Франции, делает разные неудовольствия консулу в безделицах и, принужденный выехать из Парижа, получает голубую ленту. Можно было угадать следствия... Но от чего такая перемена в системе? Узнали опасное властолюбие Наполеона? А дотоле не знали его?..»
«Никогда не забуду своих горестных предчувствий, когда я, страдая в тяжкой болезни, услышал о походе нашего войска... Россия привела в движение все силы свои, чтобы помогать Англии и Вене, т.е. служить им орудием в их злобе на Францию без всякой особенной для себя выгоды.»
Хорошо известно, что Карамзин в данном случае выражал не только, а может и не столько, свое личное мнение.
Одним словом, прочитав статью, остался не удовлетворен. Как ни странно, но из книги Станиславской 1962г. (!) можно почерпнуть куда больше знаний о периоде 1801 - 1805 гг.

Я тоже ни тот, ни другой, Николай Николаевич .
Однако, по первому пункту - не более чем именно "стилистическая неточность" (кстати больше промах соответствующего редактора журнала), решительно ни на что не влияющая.
По второму пункту. Воспоминания Глинки это конечно здорово (в 1798 г. 22-х лет по окончании в 1795 г. Сухопутного шляхетного кадетского корпуса адъютант главноначальствующего в Москве князя Долгорукова), но мы тогда с Францией в общем воевали на том же Средиземноморье и коли обнаружились бы "думавшие их славой", кроме заслуженной Сибири таковых ничто бы не ждало. Что-то ничего подобного не встречал более нигде, да и в самой Франции тогда с бонапартистами было еще очень туго. То есть более всего смахивает на много поздние реминесценции литератора-мемуариста времен развитого романтизма.
По третьему пункту. "Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях" есть документ действительно крайне сложный, формулировавший для верховной власти одну из существовавших в тогдашней элите точек зрения (как скажем Щербатов ранее). Но не более того, ни мнением большинства даже высшей прослойки знати и бюрократии она не являлась, ни поддержки этой самой власти не получила.
По четвертому пункту. Так статья собственно не имела целью введение в оборот новых источников или что-то подобное, это же именно отклик на некие новые концепции, представленные в последнее время в некоторых публикациях. Станиславская же занималась русско-английскими главным образом и в целом дипломатическими отношениями именно в Средиземноморье, а о русско-французских первых лет XIX в. можно гораздо больше узнать из работ Вербицкого, русско-германских - Искюля и так далее.

Сообщение отредактировал konstantyn_lvk - 4.5.2008, 23:52

Уважаемый Константин.
Дело, как Вы понимаете, не в Глинке. Но, читая Безотосного, получается, что объективно единственно возможным развитием событий в 1801-1805гг. был союз с Англией. В результате, если ОВ впадает в одну крайность, объясняя все личными пристрастиями Александра, то ВМ, похоже, готов и вовсе игнорировать то, что в марксизме называлось "ролью личности в истории". Он, правда, упоминает о каких-то ошибках Александра (см. с. 68), но в чем они заключались, так и осталось непонятно.
Между тем, как сказанное Глинкой, (пусть это даже более поздняя реминисценция, весьма интересно, что принадлежит она человеку, занимавшему в 1807-1812 гг. абсолютно другую позицию, что нашло отражение в тех же записках), так и тем более написанное Карамзиным, позволяет усомниться, что выбор был так уж предопределен и объективен. Мне кажется, что ВМ несколько вольно переносит настроения хорошо ему знакомой "эпохи 1812 года", в собственном значении этого слова, на более ранний период. В результате мне по-прежнему не понятно, зачем Александру понадобилось вмешиваться в англо-французские отношения.
Что касается Станиславской, то название ее книги не должно вводить в заблуждение. Я сам долго из-за этого откладывал свое знакомство с ней, но когда все-таки начал читать, то обнаружил там и русско-французские отношения и не только поблемы Средиземноморья. У меня есть сканы избранных страниц из этой книги и если в этом есть необходимость, и мне объяснят как, я готов предоставить их вниманию участников форума.
Книгу Искюля я видел, а вот из "работ Вербицкого" нашел только диссертацию 1950 г. Боюсь с ней не легко будет познакомиться.

Честно говоря, у меня из статьи сложилось впечатление, что Безотосный считает союз против Франции (так наверное точнее) скорее не объективно единственно возможным, но объективно наиболее логичным на тот момент и приводит целый ряд причин в обоснование этой логики. Мне они кажутся вескими, есть среди них и связанная с "ролью личности в истории" - всегда во всяком случае до 12-го года имевшаяся Александром ввиду история его прихода к власти. Скажем у его отца такого не было, что позволяло быть более свободным в своих решениях. Далее, под ошибкой императора первых лет правления исследователь имеет ввиду его личное участие и даже руководство армией на театре военных действий.
Насчет причин вмешательства России в англо-французский конфликт, думается, что автору стоило бы более акцентированно указать на непосредственные столкновения русских и французских интересов в Германии и Средиземноморье, или отослать к соответствующей литературе. Они были достаточно серьезны, так что в европейском конфликте нам всяко не удалось бы остаться в стороне. Диссертация Вербицкого, к великому сожалению, так и не была издана монографией, но автор к счастью опубликовал несколько статей по русско-французским отношениям конца павловского - начала александровского правления, где рассматривается в частности борьба мнений и выработка решений по вопросам внешней политики в российском руководстве. Давно дело было, надо опять же покопаться по закромам, отыскать ссылки. По Глинке и Карамзину все же придерживаюсь несколько иного мнения: то и другое вызвано к жизни как раз более поздним временем, записка Карамзина - событиями 1805-1810 гг., текст Глинки - "наполеоновским романтизмом" послевоенных уже времен. Во всяком случае, к "доаустерлицкому" периоду их применять нельзя, как кажется.

Послезавтра правда , но нашел: Россия и Швеция: Документы и материалы, 1809-1818. М., 1985. Совместная со шведами публикация в полтысячи страниц. Насчет поляков буду долго копаться, на русском были кажется по этому поводу не специальные работы, а раздел в более общих исследованиях. У самих же поляков еще в 1969 г. вышла фундаментальная монография Ежи Сковронека "Антинаполеоновские концепции Чарторыйского", где этот вопрос также исследован. Кроме того по нашим отношениям с Пруссией того периода стоит посмотреть новейшее исследование С.Н. Искюля.

Сообщение отредактировал konstantyn_lvk - 6.5.2008, 10:08

Вот, на русском у великого князя Николая Михайловича про это есть, переписка между Александром I и находившемся в Варшаве князем Чарторыйским января-февраля 1811 г.: Николай Михайлович, в.к. Император Александр I. М., 1999. С. 80-81. Но там скорее попытка обеспечить себе поддержку влиятельной части польской элиты в случае конфликта с Францией взамен на восстановление польской государственности на определенных условиях (то же, что сделали в 1815 г.). Рассматривать следует очевидно в связи с тогдашними переговорами о союзе с Пруссией.

Я немного про другое. В "Отечественной войне и русском обществе" есть информация про то, что перед войной Александр I пытался заигрывать с литовской шляхтой, поощряя проекты магната Михаила Огинского (соратника Косцюшко и автора знаменитого полонеза). Князь мечтал о полунезависимом Литовском княжестве во главе с наместником из какой-нибудь родственной Романовым княжеской фамилии (например, герцогов Ольденбургских), встречался с магнатами и даже обещал им министерские портфели и генеральские должности в будущей литовской армии. Царь-де сознательно подогревал амбиции Огинского и другого «патриота», князя Друцкого-Любецкого, выпустив в ноябре 1811 года указы о разрешении платить часть податей хлебом, об уравнении в податном отношении Виленской губернии с остальными и др.

А это наверняка сугубо взаимосвязанные вещи, действия по привлечению на свою сторону польской элиты по обе стороны тогдашней границы. Полагаю, что в отечественной историографии этот вопрос все же комплексно не исследовался, надо поляков смотреть.

Так и я о том же

Прекрасная статья, достойная широкого обсуждения за “круглым столом”. Попробуем?
Вот некоторые моменты, на которые хотелось бы обратить внимание.

Полемизируя на тему о том, “что … могла предложить буржуазная Франция … феодальной России” (стр. 66), западная историография может подвергнуть критике марксистский тезис о “буржуазной революции” во Франции. Еще задолго до 1789 “феодализм” потерял свое первоначальное значение, т.к. отдельные представители Третьего сословия могли приобрести привилегированный статус дворянина. Капитализм же – в современном значении этого слова – находился еще в зародыше. Как отмечал Джордж Тейлор, его корни лежали в землевладении, в “собственническом капитализме”. “Буржуазность” Фр. Рев. находилась не в “современных” индустриальных, коммерческих, или финансовых структурах, но в земле, в ее переразделе после конфискации и продажи церковных и эмигрантских земель (biens nationaux). Основу наполеоновской Империи на начальном этапе составляли нотабли (notables), кот. Шоссинан-Ногаре назвал masses de granit – наиболее богатые налогоплательщики, те, кто проходили по цивильному листу, как кандидаты для возможных назначений на высшие гос. должности – где общим деноминатором являлось владение крупной частной собственностью (Geoffry Ellis, “The Napoleonic Empire”. Macmillan Press, 1991).

Говоря об идеях “свободы, равенства, братства”, нужно отдавать отчет, что они понимались по-разному различными политическими группами. Однако, в целом, идея “свободы” подразумевала освобождение личности от ограничительных сословных оков, возможность выбрать гражданскую позицию и налагающая, в связи с этим, определенные права и обязанности. Под “равенством” понималась участие всех граждан в управлении страной и их ответственность перед законом на равных основаниях. Это так же и равенство возможностей, то, что называлось carrière ouverte aux talents – идея, так широко используемая в республиканской армии и на раннем этапе Империи. Наконец, “братство”, это давняя идея универсальной корпорации всех людей, выдвинутая еще философами века Просвещения, и нашедшая свою законченную форму в виде патриотизма, призывающая сплотиться против деспотизма (Journal “A History of Military Affairs”, 1987).

Что касается “отрицания религии”, то этот вопрос был оформлен в виде Конкордата с папой Пием VII в июле 1801 г., который предполагал религиозный плюрализм во Франции, но так же и подчинял церковь государству, закрепив права новых собственников на проданные земли, что некогда принадлежали церкви.

Тезис о том что “логика существования [континентальной] блокады не могла допустить ни одного исключения” (стр. 72) так же требует определенной оговорки. Согласно исследованиям Александра Грэба, начиная с 1809 Наполеон начал продавать лицензии французским торговым кругам, позволяя им торговать с Британией (в июле 1810 данное разрешение нашло законодательное оформление в декрете, подписанном в Сен-Клу). Данные меры должны были не только помочь экспорту необходимых товаров, но и принести дополнительный доход государству. Наконец, в августе и сентябре 1810, Наполеон провозгласил т.н. Трианонские Тарифы (Trianon Tariffs), позволяющий провоз британских колониальных товаров в пределы Империи, обложив их непомерным налогом.
Т.о., исключения существовали. Недаром Грэб назвал Империю Наполеона “правлением двуликого Януса” (Alexander Grab “Napoleon and the Transformation of Europe”. Palgrave, 2003).

The bottom line: если взглянуть на рев. и наполеоновскую Францию с более широкой исследовательской платформы, то ее отношения с Россией, возможно, найдут новые аспекты для осмысления противоречий этих двух стран.

С уважением,
Эман

По поводу "буржуазной Франции", думается автор использовал эти термины просто для краткости. Ведь речь шла кажется не о реальном содержании понятий "буржуазность", "свобода, равенство, братство" или "отрицание религии" в революционной и наполеоновской Франции, но об отношении ко всему этому в "феодальной России" того времени (тоже кстати достаточно условная характеристика).

Насчет континентальной блокады, видимо надо было уточнить: “логика существования [континентальной] блокады не могла допустить ни одного исключения” без воли Наполеона.

Повторюсь, для "доаустрелицкого" периода русско-французских отношений я бы уделил больше внимания именно внешнеполитическим противоречиям между этими двумя великими державами.

История и в самом деле примечательная. Причем приследовавшая, по всей видимости, Александра до самой его смерти (когда бы она не наступила). Даже малейший намек на эту самую историю в стихотворении "Михайловский замок" повлек за собой высылку Александра Сергеевича из Петербурга, правда не в Сибирь, но разве это что-то меняет?
Между тем, академик А.Сахаров прямо указывает, что во главе заговора против Павла стояло английское посольство. Но раз так, то это тоже должно было повлиять на наш внешнеполитический выбор.
Говоря же о логичности выбора в пользу союза с Англией, надо, наверное, как-то учитывать и преобразовательные устремления Александра, прямо задевавшие, кстати говоря, помещиков-крепостников, не зря же Негласный Комитет называли "шайкой якобинцев". Но это вроде как Александра не пугало и "историю его прихода к власти" в памяти не пробуждало.
На с.66 ВМ пишет:"Без опоры на господствующий класс монарх был не в состоянии править страной". Однако упреки в отсутсвии этой самой опоры довольно часто сыпались на Александра в первые годы его правления. Так Ростопчин радовался, что в манифесте о созыве милиции в 1806г. Александр наконец признал дворянство единственной опорой пристола.

Биография Александра Павловича пера А.Н. Сахарова не то чтобы не совсем удачна, но слишком сжата и носит скорее популярный, а не исследовательский характер. Так что лучше Николая Михайловича об этом императоре на русском никто пока и не написал, к сожалению. Вопрос о том, кто стоял во главе заговора вообще и об участии англичан в частности по сию пору остается дискуссионным и открытым, последний в первую очередь ввиду отсутствия источников той стороны. Из новейших исследований внутриполитической деятельности Александра и различных групп элиты первых лет его царствования, скажем монографии Сафонова, не видно чтобы она как-то задевала интересы именно широких слоев дворянства, в отличие скажем от позднейших реформ, связанных с именем Сперанского. Ну, и Ф.В. Ростопчин того времени суть провинциальный оппозиционный публицист, не более, да и вопрос о том, что престолу следует выбирать какую-то опору возник только после аустерлицко-йенской катастрофы, когда империя оказалась один на один с непобедимым доселе врагом.

Вот это-то и интересно, реформы первых лет царствования Александра интересы именно широких слоев дворянства не задевают, а вот союз с Францией тем же интересам противоречит. Но разве не лежат в основе этих преобразований те же социальные и идеологические факторы, которым столько внимания уделяет автор рассматриваемой статьи?
Позволю себе здесь же выссказаться по поводу терминов "буржуазная Франция" и "феодальная Россия". Если бы автор статьи задался вопросом, что давал России союз с Францией - это было бы понятно. Добавление названных прилагательных, по-моему, лишь затемняет ответ на этот вопрос (точнее - подсознательно навязывает нам вполне определенный ответ). Замените в этом предложении Францию на Англию и сразу станет ясно, что эти прилагательные абсолютно излишни. Ведь вполне буржуазная Англия (определенно более буржуазная чем Франция) могла много чего предложить феодальной России и не только в области внешней торговли! Впрочем, если хотите, можно и это отнести на шероховатости стиля.